она плачет, захлёбываюсь слезами. Никогда не слышала от нее такой истерики. Беру себя в руки, утирая свои слезы. — Мамочка, пожалуйста, успокойся и скажи, что случилось?! — кричу ей в трубку.

— Отец в реанимации, — наконец, выдает она, и меня кидает в холодный пот. Ноги подкашиваются, оседаю на лестнице. Несмотря на то, что последнее время я была жутко обижена и зла на отца, в глубине души я его люблю и уважаю. Он воспитывал меня и давал все самое лучшее. И никогда до дня замужества не обижал. И Эмин, как оказалось, не самое плохое, что он мне дал.

— Как в реанимации? Что случилось?

— Инсульт на нервной почве, — продолжает рыдать мама. — Мне так страшно его потерять. Алина... — снова рыдает, и я уже не разбираю слов.

— Где ты, мам? Я сейчас приеду! Мам, пожалуйста, ответь мне!

— В первой областной клинической больнице.

— Мам, успокойся, пожалуйста, — соскакиваю с места и несусь наверх. — Я сейчас приеду!

Раскрываю шкаф, натягиваю на себя первый попавшийся костюм, хватаю сумку, бегу вниз.

— Постой! — тормозит меня Эсма, выходя в прихожую.

— Мне не до вас! У меня отец... — осекаюсь. Не хочу ничего рассказывать этой ведьме.

— Знаю я. Плохо твоему отцу. С головой плохо. Много планов строил, все в голове держал. Много невысказанных слов. Не выдержала голова.

Эта женщина никогда столько со мной не разговаривала.

— Вот, возьми! — протягивает мне какой-то маленький черный мешочек, перевязанный веревочкой.

— Что это?

— Под матрас отцу положишь, сможет выкарабкаться.

— Уберите, не буду я ничего ему подсовывать! — отталкиваю ее руку и убегаю.

Глава 31

Алина

Захожу в приемный покой больницы, не понимая, куда бежать. Перед глазами все плывет от волнения и дикой паники. Все обиды на родителей испаряются. Какие могут быть обиды, когда на кону здоровье и жизнь отца?

— Девушка! — кидаюсь к стойке. — А где лежит Алимов?

Но меня не слышат, девушка продолжает что-то равнодушно писать в большом журнале.

— Девушка! — говорю громче привлекая к себе внимание.

— Не кричите, вы в больнице, — равнодушно отвечает она, даже не поднимая на меня глаза. — Подождите.

Жду. Проходит минута, две, три, пять.

— Девушка! — отчаянно повторяю, на что она цокает и, наконец, начинает искать в компьютере нужную информацию.

— Алимов в реанимации. К нему нельзя. Вся информация у лечащего врача и даётся только родственникам, — монотонно сообщает она, снова утыкаясь в журнал.

— Я дочь, и мне нужно к нему! — требую. Я не конфликтная, но сейчас мне хочется растерзать этого человека, совершенно равнодушного к чужому горю.

— Во-первых, вас не пустят в реанимацию. Во-вторых, чем вы ему там поможете?

Закрываю глаза, глубоко выдыхая и пытаясь успокоиться. Меня трясет от злости, страха, волнения, паники и отчаянья. Отхожу от стойки, чтобы не нагрубить. Набираю номер мамы.

— Да?

— Мам, я здесь. Меня не пускают, — почти рыдаю, зажмуривая глаза.

— Сейчас, — отзывается она и сбрасывает звонок.

Пока ожидаю, еще раз звоню Эмину, но мне снова отвечает монотонный автоматический голос о том, что аппарат абонента выключен.

— Алина!

Оглядываюсь и вижу женщину в халате.

— Да, это я.

— Пройдёмте, — зовет меня с собой.

Женщина провожает меня на шестой этаж в очень тихое отделение. Тут настолько тихо, что слышен треск ламп и пахнет стерильностью. Несмотря на чистоту, это очень отталкивающий и неприятный запах. Так пахнут горе, болезни и бессилие. Когда от тебя ничего не зависит, нужно ждать и молиться.

Женщина открывает для меня двери одной из комнат, где сидит мама.

— Алина! — мама подрывается с места и обнимает меня, снова начиная рыдать. Понимаю, что сейчас я должна ее успокоить, поддержать, но это очень трудно, когда у самой градом катятся слезы. Что бы ни произошло, какие бы обиды мы ни таили на родителей, мы никогда не задумываемся, что когда-нибудь их не станет. Нам кажется, что они будут всегда.

— Мамочка, успокойся, все будет хорошо, — глажу ее по спине. — Обязательно все будет замечательно. Он поправится. Это не приговор. Много людей выкарабкиваются и восстанавливаются. Ты слышишь меня?! — не знаю, кого вообще утешаю сейчас больше: ее или себя. — Дыши глубже.

Мама кивает, хватаясь за сердце. Помогаю ей сесть, даю воды, сама выпиваю стакан мелкими глотками. Какое-то время молчим. Мне страшно даже спросить о состоянии отца.

— Где твой муж? — как-то зло интересуется мама.

— Эм… Я … — не знаю, что говорить. Нет его. И меня это тоже беспокоит. Если и с Эмином что-то случится, я этого не переживу. Качаю головой.

— Все из-за него! — выплёвывает мама.

— Из-за кого? — не доходит до меня.

— Из-за этого ирода. Мужа твоего. Обманул он отца. Почти все забрал, — с яростью произносит она. — Мы змею пригрели. Он даже не змея, он шакал!

Мама настолько зла, что не замечает, как кричит.

— Почему?

Не понимаю. Они же смотрели на Эмина, как на бога. Мама так вообще его боготворила. Называла достойным.

— Отец переживал много. Плохо ему было, болел, на таблетках сидел. Все ждал и ждал, когда твой муж, наконец, выполнит свое обещание. А он гад, обманул, забрал большую часть акций, по факту оставив Аслану лишь крохи, лишив права голоса.

Я могла не поверить матери – горе застилает глаза, и она может все воспринимать иначе, острее, ища виновных. Но вспоминаю, как Эмин несколько раз говорил, что ведет свою игру и я в ней уже роли