– Рабыня, – невозмутимо повторил он.

– Скажи, мил человек, бывали в вашей истории случаи, когда рабы с особой жестокостью убивали своих хозяев?

– Бывали, но очень-очень редко и очень давно. Чаще – наоборот.

Намек понятен. Злость и ненависть поднялись во мне огромной, всепоглощающей волной. Я почти прошипела, как и он, эта проклятая змеюка, ему в лицо:

– Ты считаешь, что имеешшь право распоряжаться моей жшшизнью? Ты заблужшшдаешшься.

– Это ты заблуждаешься, считая, что я такого права не имею.

С этими словами, сказанными равнодушно и спокойно, Ирдан Верден, змеиное отродье, направился к выходу.

– Поговорим, когда остынешь. Одну я тебя не оставлю, и давай без глупостей.

Хлопнула дверь, как пощечина. Я – его рабыня?! Да щщас! Хрена ему лысого и гадючьих какашек на макушку!

***

Ирдан задумчиво постучал пальцами по подлокотнику кресла, сидя в соседней с иномирянкой комнате. Зар сидел рядом и недовольно смотрел на него, но говорить, однако, ничего не собирался. Ирдан тоже не торопился начинать разговор.

Он до последнего слова был уверен в том, что поступает правильно. Но мерзкое чувство не отпускало, не покидало. Почему?

Он хочет оставить ее здесь, с собой. Он не хочет, чтобы она вернулась в свой мир. Все логично и понятно: хочется – делай. Только вот что-то явно указывало на неправильность его действий. Но что? И почему? Она его пара, он ее любит – чего еще надо? Рано или поздно она смирится и поймет, что он был прав. «А если не смирится?» – ехидно спросил внутренний голос. Да-а-а, она может. Но маковое молоко может и не такие чудеса творить. Даже Мавен не устояла, попав от него в прямую зависимость. И иномирянка тоже не устоит. Будет любить, с радостью встречать и с тоской провожать… Из сладеньких мечт Ирдана выдернуло ехидное покашливание Зара.

– Опоить хочешь девушку? Хорош, ничего не скажешь.

– Не нарывайся, – вяло отмахнулся Ирдан, – и вообще – пошел вон из моей головы. Лучше скажи, как ты понял, что она другая?

– Прочитал ее, – пожал плечами Зар, – как раз в тот момент, когда ее клеймили. Она так плакала, а потом разозлилась и уснула.

«Она так плакала…» – болезненным эхом пронеслось в сознании Вердена. Да что ж такое!

– Я приказал ее не трогать до утра, но меня не послушали и напугали ее. Поэтому она и убежала.

– Кто не послушал?

– Шакра этот, – с удовольствием сдал он слугу Вердену. Зар уже успел восстановить цепочку событий и прочитать и Шакру, и всех остальных участвующих. Потом долго приходилось рот полоскать. Люди… Что с них взять? – да и вообще, кроме тебя слушать они, видимо, никого не собирались.

– Я распоряжусь, – скривился Ирдан, – твое слово будет иметь тот же вес, что и мое.

Зар мысленно потер руки. Под это дело столько всего наворотить можно! На радостях он позволил себе осторожно подкорректировать мысли Вердена в правильном направлении.

– Ты бы не торопился опаивать девушку и послушал бы ее… Она тебя никогда не простит.

– Без тебя разберусь. Иди уже, а? – бросил Ирдан.

Зар послушался и, уже уходя, тихо сказал:

– Она будет спать с тобой по ночам, одурманенная, а утром будет мечтать перегрызть тебе горло.

Хлопнула дверь.

Слова Зара очень неприятно резанули. А что, если он прав? Что, если так и будет?

Ирдан вспомнил нежный изгиб губ иномирянки, мягкие локоны, маленькую родинку на правой щеке, прозрачные голубые глаза – как глоток ключевой воды.

И решил все-таки рискнуть. Одна ночь. Одна ночь с ней и маковым вином, а после он решит, как поступить.

***

Акатош довольно быстро понял правила и порядки дворца – хоть он и провел кучу лет в морской пучине, дураком он не был.

Обычно его вводила в курс дела та самая женщина, которую Акатош почти возненавидел. С прямыми черными волосами, в белой с золотом одежде и с надменным прищуром черных глаз, она лично выделяла на Акатоша час своего времени и объясняла, чего от него ждут и хотят. Он таких откровений бывший бог опускал лицо и покрывался румянцем – реакции человеческого тела, чтоб их…

Она нескромно касалась колена Акатоша, рассказывая о нравах их дворца и правилах поведения, поедала его глазами, но не трогала, и Акатош каждый раз облегченно вздыхал. Ему претило то, для чего его предназначили. Развлекать приближенных к дворцу дам – грязно, пошло и ...унизительно.

Единственной женщиной Акатоша была Хен. Только она. Боги вообще чувствуют по-другому, не как люди. Если уничтожать, то целые планеты, если ненавидеть, то превращать в прах все сущее, если любить – то одну и навсегда.

Ни одна женщина больше не касалась Акатоша, кроме жены, и сейчас бог испытывал смятение.

Сегодня он должен был быть представленным придворным дамам в летах на особой вечеринке. Его подготавливали с самого утра в особых купальнях – умащали маслами, натирали ароматными кремами, рисовали на предплечьях, шее и спине сложные витиеватые узоры, замысловато заплетали волосы, прицокивая от восхищения.

Акатош не сопротивлялся, да и что он мог сделать? Только вот исполнять прихоти незнакомых женщин и ложиться с ними в постель Акатош не хотел, испытывая отвращение и неприятие.

…Скучающие аристократки, не имеющие мужей или ни во что их не ставящие, уже собрались в полном составе. Семнадцать дам в окружении молоденьких смазливых рабов со всем комфортом расположились в особом «развратном» зале. Ради справедливости надо сказать, что и у придворных мужчин был такой тайный «зал» в лабиринтах дворцовых комнат, да еще и не один. И мужчин там было в несколько раз больше, как и красивых очаровательных рабынь.

Акатош вошел, растерянно огляделся. Темный багрянец и бежевые кружева, сложные ароматы сладких коктейлей и духов, женский смех и подобострастные мужские голоса… Если бы Акатош знал, что такое дорогой бордель, он мгновенно бы узнал обстановку. Но он не знал, остановился, разглядывая женщин в легких платьях и невольно привлекая к себе внимание. Смех стих. Стихли и разговоры. Акатоша молча пожирали глазами – он почти ощущал, как липкие чужие взгляды бесцеремонно оглядывают его тело. И женские, и мужские. Мужчины здесь были странными – развязными, пьяными, с томными одинаковыми улыбками, с одуревшими глазами и зрачками, расширившимися во всю радужку.

– Подойди, раб, – послышался знакомый голос.

Та самая женщина, которая приходила к нему и учила его, сейчас была в красном платье с серебряной каймой. Ее грудь не была прикрыта тканью, а высокие разрезы юбки оголяли ноги. Она поманила пальчиком Акатоша, с ухмылкой победительныцы оглядывая остальных дам.

– Это твой?...

– Плачу любые деньги!

– Я куплю ночь!