нескольких месяцев. По крайней мере, никто не писал ей писем и не преподносил подарков в память об их любви. Яшме скоро открылась простая истина: чем больше мужчина жаждет положить конец романтическому увлечению, тем более он склонен осыпать девушку деньгами и подарками. Теперь она ощущала некоторый стыд, вспоминая, как в бытность ребенком полагала, что сможет с легкостью, подобно ее приемным матерям, влюблять в себя людей и получать от них кольца и бриллианты. Яшму все чаще терзали сомнения, что она была недостаточно хороша собой или – а это уж совсем катастрофа – что она так и не научилась доставлять мужчинам наслаждение и не усвоила инструкций из книжек с картинками, по которым Дани обучала их с Лилией. Если бы она не нашла постоянного покровителя, как у Дани, то Яшма не была уверена, что она сможет обеспечивать себе существование по наступлении 30 лет. Многие в прошлом обеспеченные куртизанки попадали в крайне отчаянное положение в силу то ли недостаточной расторопности ума, то ли просто неудачных стечений обстоятельств. Впрочем, казалось, что до наступления такого момента оставалось еще много времени, а потому было легко отмахнуться от своих страхов.

Одевшись, Яшма спустилась вниз к обеду с Дани, Лилией, Луной и Хисук. Дани уже отошла от дел. По достижении 39 лет даже самые востребованные и великолепные куртизанки прекращали выходы в свет и поиск новых воздыхателей. Судья скончался еще в 1922 году, и свои ночи Дани теперь проводила в одиночестве. Но она оставалась столь же грациозной, как и прежде, всегда безупречно накрашенной и благоухающей вне зависимости от того, сидела она дома или выезжала куда-то. Дани посвятила всю себя распитию кофе, чтению, работе в саду, играм с Хисук и вязке свитеров – ее новейшему увлечению. Она не подавала ни малейшего знака, что скучала по былой жизни. Когда Яшма вошла, тетя читала газету, сидя на новом диване. На Дани был темно-синий свитер собственного изготовления и легкая юбка угольно-черного цвета, закрывавшая колени. Небрежно зажатая в пальцах сигарета словно норовила в любой момент отправиться в свободный полет.

Луна сидела на полу напротив Дани и наблюдала, как Хисук возится с игрушкой. Некоторые девушки, которые особо симпатичны в возрасте 15–16 лет, обращаются в женщин весьма скромной, а иногда и неприглядной наружности. Луна не входила в число таких дам. Ее ошеломительная даже в юные годы красота расцвела в мягкую лучезарность. Яшма думала, что Луна, с волосами черными, как крыло ворона, и округлыми, матовыми щеками, напоминавшими ракушки на берегу моря, стала чуть менее безжалостно совершенной и даже еще более очаровательной. Мужчины были готовы выложить любые деньги за привилегию сидеть рядом с Луной на банкетах, чтобы иметь возможность созерцать ее выдающиеся формы вблизи.

Когда остальные женщины и Хисук уже расселись по своим местам, с уверенной улыбкой на лице прибыла Лилия, оставляя за собой по пятам шлейф духов. Лилия теперь была желанной гостьей на каждом званом мероприятии. Она была наделена великолепным голосом. К тому же в ее репертуаре были не только все традиционные мелодии, но и джазовые композиции и баллады, которые разносились на всю округу из танцхоллов с наступлением первой темноты и заполняли темные аллеи по ночам. Лилия всегда открывала выступления какой-нибудь общеизвестной любовной песенкой на жизнерадостный мотив. А потом, по мере того как у людей заканчивались темы для разговоров, свечи обращались в огарки, а гости начинали взирать с отсутствующим видом на полуопустошенные бутыли, Лилия заканчивала концерты медленным вальсом. И тогда даже господа, которые не обратили на нее внимания в начале вечера, оставались покорены ее голосом. Многие еле сдерживали слезы, а потом спешили пригласить ее присоединиться к их компании и выпить с ними. Яшме было хорошо известно, насколько Лилия ценила чарующую силу своего голоса, а потому она всегда сердечно отзывалась по поводу ее прелестного пения и обрушивалась с критикой на любого человека – без разницы, был тот мужчиной или женщиной, – если тому внешность подруги казалась почему-то невзрачной.

* * *

Когда Яшма впервые ступила на землю Сеула, город был переполнен тысячами рикш, возивших по бульварам и таскавших по улочкам раскормленных мужчин в шерстяных костюмах с накрахмаленными воротничками. Теперь же ничуть не реже на улицах можно было встретить вагончики трамваев и такси. Единственными верными клиентами рикш оставались куртизанки, которые, в отличие от обеспеченных господ, давали на чай куда более щедрые суммы. Многие из этих дам из принципа отказывались колесить в трамваях и такси.

Весной гильдия рикш начала собирать деньги на устройство частной школы для своих детей. Куртизанки решили помочь и организовали благотворительное представление. Ожидались представители всех слоев населения Сеула: от праздных богачей до интеллигентов, деятелей искусств, состоятельных домохозяек, студентов, лавочников и даже рабочего люда. В выступлении на добровольных началах участвовало почти семьсот куртизанок от пяти гильдий. Яшма и Лилия были среди тех, кому выпала возможность выступить с сольными номерами.

Находясь за кулисами, девушки старались умерить собственное волнение, глядя на куртизанок, стоявших на ярко освещенной сцене. В лучах золотистого света женщины исполняли традиционный танец с веерами. Фигуры образовывали круг в виде цветущего лотоса. Артистки мерцали и покачивались в едином порыве, и высматривать в их потоке какую-то отдельную девушку было бы столь же бессмысленно, как попытаться сосредоточить внимание на одном из множества лепестков цветка розы. Даже Луна не выделялась на общем фоне. Собственно, именно поэтому глава гильдии поставила ее в этот номер. Луна с улыбкой скользила по сцене, прилежно, но без особого удовольствия исполняя обороты, пока не наступил столь желанный момент, когда можно было покинуть сцену и спрятаться от всеобщего внимания.

В зрительном зале установилась тишина, и под ослепительный свет желтых ламп вышла Лилия. В центре сцены поставили фортепиано, у которого ее уже поджидал концертмейстер с зализанными назад волосами и во фраке с длинными фалдами. Лилия, развернувшись к аудитории, запела свой коронный вальс. Голос несся до самых последних рядов, баюкая знакомой мелодией каждого слушателя. Музыка обнажала глубочайшие разочарования и горести, и давно позабытые, и незабываемые, как бы человек ни желал с ними распроститься. Под покровом тьмы и чарующего голоса можно было позволить свободно литься слезам. Никто не мог ускользнуть из-под ее чар, все зрители хоть чуточку ощущали себя влюбленными в нее. Лилию поблагодарили стоячей овацией и даже вызвали аплодисментами на второй поклон. Когда Лилия вновь вернулась за кулисы, Яшма крепко обняла ее.

– Это было поразительно, даже для тебя, – шепнула Яшма. – Никто не сможет припомнить из этого вечера