– Да не так чтобы очень уж далеко. На Охте. Там домик у него – наследство, ну и практика. Он из-за домика-то и переехал. Чего ж зря квартиру снимать?

– Ну да, чего уж, раз домик есть. А поточнее адресок узнать можно?

– Ой… – Доктор задумался. – Так-то сразу номер и не скажу – не помню. А от кладбища – ближе к Охтенским пороховым заводам. Там еще храм Ильи Пророка недалече. Да спросите… Коли что, всякий покажет, доктор же.

* * *

Доктор Леонид Федорович Буташкин действительно проживал в указанном дворником месте, на правом берегу Охты-реки, ближе к казенным пороховым заводам. Как тогда говорили, в Охтенской слободе, населенной плотниками, столярами и прочими корабелами – здесь же, неподалеку, на берегу Невы, располагалась недавно переведенная адмиралтейская верфь, на которой уже начали строить бриги. К слову сказать, на верфи местные плотники давненько уже не работали, а были переведены на оброк, и на те оброчные деньги адмиралтейство уже нанимало работников, в каких имелась нужда.

Как всегда, Денис нанял извозчика, на этот раз – сани, и тот, узнав адрес, тут же свернул на Мойку, а после спустился на лед Невы, да так и покатил по наезженной и весьма многолюдной трассе до самых верфей.

На верфях и рядом было довольно суетно и почти так же людно, как и на Невском, что и понятно – все-таки производство. Да и на Охтинской (тогда называли – Охтенской) дороге, что тянулась от деревянного разводного моста до самых пороховых заводов, тоже хватало суеты. Взад-вперед катили тяжелогруженые возы, пролетали сани с приказчиками и инженерами, так что частенько приходилось сторониться, давать им путь.

– Вона и храм! – Свернув в неширокий проезд, извозчик придержал лошадь и указал рукой на красивую желтую, с белыми колоннами, ротонду, возле которой притулилась остроносая колоколенка. – Ильи Пророка церковь.

Оба – и извозчик, и его пассажир – разом перекрестились. И тотчас же на колокольне послышался звон. Словно в ответ где-то далеко, на Петропавловке, гулко долбанула пушка. Однако – полдень!

– А ну давай-ка, братец, во-он к тем избам! – глянув вокруг, распорядился Денис. – Там и про доктора спросим.

Стоило отъехать от шумной дороги, как местность вокруг превратилась в самую что ни на есть пасторальную, деревенскую. Кругом рос смешанный лес – березки, сосны с елками, липы, тут и там виднелись частые проплешины полей и пастбищ, возле изб в слободе виднелись добротные хлева и сараи, по всему чувствовалось, что народец здесь обретался хоть и простой, но отнюдь не бедный.

Завидев идущих по воду девок в теплых шерстяных платочках и шушунах, Давыдов приподнялся в санях и спросил их про доктора.

– А вона! – Опустив ведра, девчонки дружно махнули руками. – Проедете с полверсты в сторону кладбища. Там, на повертке, – дом. Богатый такой, сразу узнаете.

– Ну, благодарствую, барышни.

– И вам не хворать, барин.

Описанный девками дом Денис завидел еще издали. Двухэтажное деревянное здание, обшитое выкрашенной в бирюзовый цвет доской, было выстроено в стиле раннего классицизма – с портиком и белой колоннадой – и располагалось в центре небольшого парка, окруженного кованой чугунной оградой.

– Повезло доктору с наследством! – хмыкнув, резюмировал гусар. – Я б и сам в таком не отказался пожить. Вот только интересно, как тут с врачебной практикой? Крестьяне да мастеровые обычно народ здоровый.

Впрочем, судя по подкатившим к воротам саням, запряженным удалой тройкой, с практикой у доктора Буташкина все обстояло в полном порядке.

– Похоже, сам доктор… – Давыдов покусал ус. – Или пациент. Что ж, однако, пойдем, познакомимся. Ты, братец, здесь пока обожди.

– Слушаюсь!

Пройдя по затейливому крыльцу, гусар оказался в просторной зале с анфиладами комнат по обе стороны и широкой, устланной зеленой ковровой дорожкою, лестницей, ведущей на второй этаж. Никакой прислуги видно не было, впрочем, завидев посетителя, к нему все же подошел молодой человек в синем конторском сюртуке, в коих обычно щеголяли провинциальные коллежские регистраторы.

– Вы на прием? Вам назначено? – вежливо кивнув, осведомился молодой человек.

– Не назначено. – Давыдов отозвался спокойным и уверенным тоном. – Но кое о чем посоветоваться с уважаемым доктором весьма хотелось бы.

– Хорошо. – Юноша еще раз кивнул и предупредил: – Однако придется подождать. Раздевайтесь – вот вешалка, и прошу сюда, в бильярдную. Как о вас доложить?

– Скажите – Денис Денисович Васильев, отставной полковник.

– Денис Денисович, говоришь? Ах ты ж скромник ты наш! – Сей громкий голос вдруг раздался с лестницы, с коей как раз и спускался здоровенный лейб-гвардеец в ослепительно надраенных сапогах и белой полковничьей форме.

– Васнецов! – Ахнув, Денис узнал своего старого приятеля еще по кавалергардской казарме. – Сашка! Ты как здесь? Неужто, тьфу-тьфу, приболел?

– Да счас, приболел! Не дождетесь! Так, зашел поговорить насчет завтрашней нашей охоты… Дача у меня здесь. Ну, здорово, Денис, чертяка! А ну-ка, дай-ка тебя обниму!

Минут через двадцать Давыдов уже был представлен доктору. Леонид Федорович Буташкин в свои пятьдесят выглядел едва-едва на сорок, любил хорошо одеться, поесть и выпить. Последняя страсть, верно, его в конце концов и сгубила бы, кабы не супруга Ираида Андреевна – сие Денису поведал полковник Васнецов. Ираида Адреевна, дочь тихвинского помещика, дама дородная и осанистая, узнав «великого пиита», тут же всплеснула руками и предложила остаться на вечерок.

– У нас тут посиделки, знаете ли. Общество соберется… Даже дамы будут! Сашка сказал, что вы, Денис Васильевич, не женаты… Женим! Обязательно женим! Ну право же, оставайтесь, а? Заночуете у нас, а завтра – на охоту. Охоты у нас здесь славные.

Провести вечерок в усадьбе Давыдов с радостью согласился, а вот от охоты отказался, сославшись на дела.

– И вот мне бы еще с любезнейшим доктором переговорить…

С доктором пообщались в чайной комнате. Пили китайский чай с пирогами, и от предложенной домашней наливочки Денис Васильевич тоже не отказался. Под нее и начал разговор…

– Мадам Араужо? Жозефина, Жози? – Поставив стопку на стол, доктор покивал с некоей затаенной грустью. – Славная была девушка… Жаль, больная. Выросла на Гаити в семье чиновника. Отец и мать умерли, и когда там началась революционная заварушка – Туссен-Лувертюр и прочие, – сбежала в Париж. Как она выразилось, голой.

– Голой?

– Ну то есть без всяких богатств, – рассмеялся Буташкин. – Драгоценности, разумеется, с собой прихватила, но ведь поместье, особняк не увезешь. Тем более их сразу и конфисковали в пользу «революционного народа Гаити». В Париже юная мадемуазель быстро нашла себе мужа – не очень молодого, но богатого. Правда, тот, говорят, разорился… Приехали в Россию поправить дела. Тут Жози и загуляла… Впрочем, она и