Что уж там, это всегда так: кому война, а кому и круизы.

— Можешь звать меня Кат, — сказала я. — И на “ты”.

— Елена, очень приятно, — кивнула девчонка.

Я прислушалась к себе. Вроде ничего и не меняется, но…

— Мы уходим в гипер?

— Да, я только что отправила разрешение.

Не поняла.

— Родас спрашивает у тебя разрешение?

— Он весьма сильно заботится о твоём здоровье. Я запретила уходить в гипер до того, как тебя не удастся полностью стабилизировать. Он принял мои аргументы.

Ну ошалеть теперь. То есть, он болтался в небезопасном космическом квадрате только ради того, чтобы минимизировать мои риски? Что-то я начинаю понимать, что ничего не понимаю. А идеи, которые в голову таки приходят, отдают или паранойей, или дешёвым мылом для домохозяек.

— Кое-кого из наших тоже нужно было подлечить перед уходом в гипер, — добавила Елена.

Я встряхнулась, с удовольствием переключившись на более понятную и близкую тему.

— Как ребята? Тяжёлые есть?

— С какой стороны посмотреть. С физической скорее нет: нас готовили на продажу, со всеми вытекающими. Я наблюдала, как обошлись с остальными, потому есть с чем сравнивать. А вот с психологической стороны… Несколько золотых деток, официантка, бизнес-леди, молодой акробат. Никто из них не был готов к подобным вещам. Война казалась чем-то далёким, а пираты — благородными и весёлыми персонажами страшных сказок. Если честно, то для меня… всё было точно так же. Когда-то.

Она отвернулась, настраивая приборы.

Что уж там, понять можно.

— Ты справишься, — сказала я. — Серьёзно. Знаешь, после первых дней на фронте я тоже думала, что поеду кукухой. Это всё кажется совсем другим в вирте, голо-фильме и даже учебке. Но настоящее насилие совсем другое, тут словами не объяснишь. В реале даже с подготовкой это ощущается как эмоциональная, моральная и физическая мясорубка. Но ты, я смотрю, не из опилок сделана.

— Надеюсь, — бледно улыбнулась она. — А теперь поспи немного. Тебе будет лучше.

— Мне и так хорошо!

— А станет ещё лучше! — отрезала она. — И… спасибо, что вступилась за нас.

— Моя работа, — зевнула я, — защищать и служить. Всё по списку.

Ложемент сместился, перестраиваясь под режим сна. Я вздохнула и прикрыла глаза.

* * *

Когда я проснулась, Родас снова был в комнате. Правда, без троганья на этот раз обошлось. Зато альданец устроился в кресле неподалёку и нечитаемым выражением на лице таращился на меня.

— Подрабатываешь медбратом?

— Наблюдаю за тем, как функционирует твоя модификация, — ответил он невозмутимо. — Я получил от медика твои ТТХ и озадачен. Для чего тебя вообще создавали?

Я фыркнула.

— Слушай, ну это прямо философский вопрос…

— Я не о тонкости бытия и прочих сомнительных глупостях. Меня интересуют факты. В возрасте пятнадцати лет ты начала получать модификации иммунитета, выносливости, зрения, регенерации. Это всё объяснимо и вполне соответствует программе обучения в лётной школе ЗС. Но некоторые изменения в гены были внесены ещё до твоего рождения. И, честно признаюсь, я не смог уследить за логикой. Какая модификация в тебе изначально заложена?

— У, парень, поверь: этого не знает никто. Ибо логика моей матушки не поддаётся анализу.

— Любая логика априори поддаётся анализу.

— Сразу видно, что ты мало общался с бабами…

— С тобой я уже общаюсь довольно долго.

— Это не считается.

— Почему? Ты совершенно определённо женщина. Даже медик это подтвердила.

Да уж, умеет же он в аргументы…

Пришлось пуститься-таки в объяснения.

— На самом деле, основные идеи моей матери оригинальностью не блистали. Другой вопрос, что она никак не могла определиться, чего ей по жизни надо. Так всегда у них было с папой, так закономерно получилось и со мной. Когда у неё спросили, какие изменения вносить, она застопорилась. Понятно, что базовые: почистить от генетических болезней, предрасположенностей и прочего шлака. Но а дальше-то что? Ещё и с отцом у них тогда всё медленно, но верно катилось к разводу, и они никак не могли решить… Чуть срок не проворонили. В итоге худо-бедно сошлись на том, что подкрутят мне гибкость, реакцию и силу. Тут во многом папино влияние было. А вот когда они окончательно погрызлись, мама посреди процесса попыталась всё переиграть. Даже взятку врачам дала, чтобы сделали меня красивей и женственней. Ну, с первым пунктом хоть худо-бедно выгорело, а вот со вторым явно подкачали.

— Предсказуемо, — задумчиво сказал Родас. — С вашими технологиями. А ведь тебя ещё и создали на пятнадцать лет раньше, чем меня, что ещё больше повышает вероятность ошибки.

— Ага… Что?!

Я подозрительно уставилась на бледного и красивого, как картинка, альданца.

— Родас, — позвала ласково, — а тебе сколько лет?

И я снова увидела это: тень смущения, промелькнувшую в его глазах.

— Физиологически — тридцать. Я почти твой ровесник.

Физиологически, значит…

— А фактически? — не отставала я.

— Ну, как я упоминал, до девяти лет нас дорастили за два года, в специальных капсулах. И потом ещё два раза упаковывали туда же, чтобы прыгнуть до тринадцатилетнего и пятнадцатилетнего возраста…

— Так, сформулируем иначе: сколько лет назад тебя создали?

— Работу надо мной начали около двадцати лет назад.

Отлично, Кат. Тебя можно поздравить. Ещё же и думала, что он странновато себя ведёт… Так стоп. Тут ещё важный вопрос.

— А из этих двадцати лет ты сколько вне лаборатории провёл?

— Суммарно? Около десяти, пожалуй. А какое это имеет значение?

Ну действительно. Совсем никакого…

Блин. Бедный парень.

— Ты выглядишь удивлённой, при том что это я тут должен удивляться. Почему ты стала пилотом? Это же нелогично.

— Почему это?

— Тебя пытались сделать модификантом удовольствия. Это объясняет мою… объясняет. На тех гонках было видно, как на тебя реагируют. Но почему ты выбрала полёты? Это же нелогично!

— Хотела, — пожала я плечами. — Сначала — в память о папе и в лоб маме, а потом загорелась. Это просто моё, знаешь?

— Но ты могла более эффективно проявить себя на другом поприще.

— Это вряд ли. Не только нас делают, мы и сами себя делаем. И всё в этом роде.

Он смотрел внимательно, не мигая, и что-то странное во мне поднималось от этого взгляда. Странный момент, странные разговоры…