— Наверно, все дело в серебре, — сам себе сказал он.

Их разместили гарнизоном в этом богом забытом месте, потому что тут была серебряная шахта. Рабы добывали этот драгоценный металл для Али-паши, и за ними нужно было присматривать. В темных мрачных штольнях сидели бунтари — греки, албанцы, сулиоты и прочая шваль.

Волчица вновь завыла.

«Неудивительно, что местные называют горы на севере Проклятыми, — подумал солдат, прислушиваясь к мерному храпу второго дозорного. Такие мысли лучше не высказывать вслух. — Волшебные волки, призраки, может, тут и еще чего похуже водится…» Парень покрепче укутался в накидку.

А волчица все выла и выла…

Грейт-Марлоу, 1817 год

Карета прямо-таки летела вперед. Никколо должен был признать, что дороги в Англии намного лучше, чем у него на родине. Конечно, приходилось постоянно останавливаться и платить пошлину, но скорость передвижения стоила того. Только во Франции дороги были не хуже.

На самом деле эти две страны, несмотря на вечную вражду, во многом были схожи. Повсюду можно было увидеть нищих, безработных, инвалидов, целое войско проклятых душ. Война уже закончилась, но ее последствия до сих пор сказывались.

Вивиани пробыл пару дней в Бате вместе с Гумбольдтами, наслаждаясь горячими источниками. Он прекрасно провел время. Александр оказался чудесным собеседником, ведь благодаря постоянным путешествиям он обладал неистощимым запасом знаний. Впервые за долгое время Никколо чувствовал себя хорошо в компании. Возможно, именно поэтому он до последнего откладывал свой отъезд с курорта. С другой стороны, честно говоря, он немного побаивался предстоящей встречи с Шелли. Захочет ли поэт увидеться с ним?

Никколо надеялся, что Александр поедет к Шелли вместе с ним, но братьев по срочному делу отозвали в Лондон. Когда они отбыли, у юноши не осталось причин задерживаться в Бате, и потому он направился в Грейт-Марлоу.

Крохотную деревушку на берегу Темзы сложно было назвать живописным селением — маленькие грязные домики казались запущенными, и даже в лучшей части деревни, по которой они сейчас ехали, строения были неопрятными и потрепанными.

Карло за время пребывания в Англии неплохо подучил пиджин, так что теперь с наслаждением матерился на двух языках, расспрашивая дорогу. В конце концов карета остановилась у светло-серого трехэтажного здания с высокими узкими окнами.

— Мы на месте, синьор Вивиани, — объявил кучер. — Вест-стрит, дом Альбион.

Подойдя к двери, Никколо, не снимая перчатки, постучался. Он даже не знал, чего ему ожидать. Сперва ничего не произошло, и юноша уже хотел отказаться от своих намерений, когда дверь медленно приоткрылась, и он увидел в проеме знакомое личико.

— Клэр… — прошептал он.

— Никколо! — Девушка удивленно улыбнулась. — Ну и ну. Мэри! Это Никколо!

Они некоторое время стояли молча. Наконец Клэр пришла в себя и полностью открыла дверь.

— Заходи. Вот я глупая, держу тебя на пороге, как коммивояжера.

— Спасибо.

Никколо вошел, и в нос ему ударил запах сырости, зато в окна лилось много света, и обстановка была уютной.

В дверном проеме показалась Мэри. Женщина была одета в темно-синее платье с передником, о который она как раз вытирала руки. Где-то в доме заплакал ребенок.

— Извините, я на секундочку, — Клэр, повернувшись, выбежала.

Никколо смущенно кивнул. Мэри и Клэр в таком доме, ведущие совершенно обычную жизнь… Все это показалось юноше очень странным, будто он смотрел на давно знакомую ему картину… вот только с непривычного ракурса. От этого воспоминания о Женеве тускнели еще больше, будто все произошедшее на берегу озера было лишь сном, и не было ни крови, ни боли, ни страданий.

— Она пошла присмотреть за Альбой, — Мэри улыбнулась. — А то еще разбудит нашу малышку.

— Вашу… что ж, поздравляю. Я слышал, что вы с Перси поженились, но не знал… — Он запнулся.

— Ее зовут Клара Эверина.

— Красивое имя. А Альба?

— Дочь Клэр. Джордж Байрон — ее отец.

Никколо кивнул. Это его не удивило.

— Давай пройдем в гостиную. Перси собирался немного поработать, но я уверена, что он обрадуется встрече с тобой.

Вивиани вспомнилась ночь на берегу озера и голый Шелли, подающий ему ружье. Он сглотнул.

— Я не хочу вам мешать. Просто я приехал в Лондон, узнал, что вы теперь живете здесь, и решил вас навестить. Вспомнить былые времена.

— Конечно. Тогда ты уехал так поспешно, и я даже волновалась, но Альбе сказал, что у тебя все в порядке.

— В общем, да, — согласился Никколо, следуя за ней в комнату.

Почти все пространство в гостиной занимал гигантский диван и такой же огромный письменный стол. На столе в чудовищном беспорядке были разбросаны бумаги, а на диване развалился Шелли. Виновато покосившись на Никколо, Мэри склонилась к мужу и что-то прошептала ему на ухо, нежно погладив по щеке. Перси проснулся. Вид у него был встрепанный, кожа бледной, а под глазами залегли темные круги, и все же в нем горел тот же огонь, столь дорогой Никколо.

— Итальянский папист! — радостно улыбаясь, закричал Шелли и встал с дивана.

— Он самый. — Вивиани слегка поклонился.

— Прости меня за этот беспорядок, ты просто застал меня за работой… Ну, вернее, за полуденным сном, конечно.

Перси и Мэри начали лихорадочно устранять беспорядок, но это занятие явно было бесперспективным.

— Прошу вас, не беспокойтесь, — попытался остановить их Никколо.

— Присаживайся. Мэри, дорогая, ты не принесешь нам чаю?

Кивнув, женщина вышла из гостиной. Вивиани осторожно уселся на диван, а Перси придвинул себе потрепанный стул.

— А ты изменился, — улыбнулся Шелли, смерив Никколо внимательным взглядом. — Стал старше. За это время ты повзрослел намного больше, чем на год, прошедший с нашей последней встречи.

— Я много путешествовал, — уклончиво ответил Вивиани. — А вот ты почти не изменился. И Мэри тоже. И даже Клэр. Но зато теперь вы женаты, и у вас в доме два младенца.

— На браке настояли наши семьи, хотя я до сих пор не считаю, что любовь требует чьего-либо благословления. Старина Годвин переживал за будущее Мэри и Клэр.

— Ты же знаешь, он хочет нам только добра, — Мэри вошла и комнату с подносом, уставленным чашками с чаем и блюдцами с пирожками. — Любовь без благословения — это одно, а общественное уважение — другое. Если не веришь мне, спроси Альбе. Теперь никто в Англии не желает его принимать у себя, и ему это не очень-то по вкусу.

Опустив поднос, она вышла.

Шелли пожал плечами.