Я никак не мог знать, что буду хотеть ее именно так, но я должен был найти другой способ, как только понял, что хочу. Теперь мне это чертовски ясно, но уже слишком поздно. Так что я хожу и сижу, хожу и сижу, гадая, как скоро, черт возьми, этот человек собирается кончить, но, конечно, он собирается выжать из нее каждую секунду, за которую заплатил.

Аша, конечно, профессионал. Я смотрю на часы, ожидая момента, когда я пойму, что она должна закончить, и в этот момент дверь открывается, и она выходит, а за ней Матвей.

Выражение ее лица настолько пустое, что у меня разрывается сердце. Я могу сказать, что, что бы там ни произошло, это было нечто большее, чем просто отвлечься и подумать о чем-то другом, пока Матвей трахал ее. Она должна была присутствовать при этом, чтобы играть в игру по обмену властью, которую он хотел, и ей это более чем просто не понравилось. По тому, как она смотрит мимо меня, я вижу, что она ненавидит каждую секунду этого. Такое ощущение, что я попросил ее сделать что-то неправильное. Как будто я причастен к тому, что он сделал с ней, что заставило ее чувствовать себя так, и я скриплю зубами, когда иду по коридору к ней, нежно беру ее за локоть и отвожу от Матвея.

— Тогда на следующей неделе, Девочка, — небрежно говорит Матвей, скрещивая руки на груди, и смотрит, как мы уходим. — У меня уже есть идеи.

— В тот же день и в то же время. — Голос Аши приятный, ровный, почти роботизированный. — Спокойной ночи, господин Котов.

Матвей ухмыляется.

— Конечно, ты можешь называть меня Матвеем, Девочка? В конце концов, в тебе все еще есть моя сперма, красавица.

Мои шаги замирают, и на мгновение я вижу красное. Я вижу, как достаю пистолет, кручусь одним плавным движением и расписываю стену позади него его мозгами, и, Господи, как же я хочу, черт возьми, сделать это. Интересно, могу ли я сказать Тео и Николаю, что, если Матвею придется умереть, я хочу быть тем, кто нажмет на курок?

Аша одаривает его безразличной улыбкой.

— Я предпочитаю сохранять профессионализм за пределами спальни, господин Котов. Спокойной ночи.

Он ничего не говорит, только сохраняет на своем лице знакомую ухмылку в течение того единственного мгновения, когда он еще виден, прежде чем я вместе с Ашей прохожу по коридору и выхожу к входной двери.

Как только мы оказываемся на улице, она отдергивает свою руку от меня, оставляя между нами пространство.

— Я расплачусь с тобой в гараже, — говорю я ей тихо, голосом, достаточно низким, чтобы его не смогла уловить даже система безопасности. — Так что у него не будет шансов увидеть. — Я делаю паузу. — Я уже вызвал тебе такси, так что мы сможем поговорить, как только…

Она уже отходит от меня, направляясь к обочине, где я вижу огни, начинающие приближаться к нам. Она ни слова не сказала мне прямо с тех пор, как вышла из комнаты с Матвеем, и это заставляет меня чувствовать себя беспокойным и раздраженным, желая выяснить, что происходит. Я хочу, чтобы она поговорила со мной, рассказала, что творится у нее в голове, а она явно намерена замкнуться в себе.

Я не смогу принять решение о том, как поступить в следующий раз, если она не поговорит со мной.

Каждый мускул в моем теле напряжен, когда я следую за такси обратно к гаражу, притормаживаю перед ним и глушу двигатель, когда Аша выходит из машины. У нее все еще пустой, закрытый взгляд на лице, и я выдыхаю, идя ей навстречу и доставая конверт из кармана пиджака.

— Вот наличные за сегодняшний вечер. — Я делаю паузу, пока она берет конверт из моей руки и кладет его в свою сумочку, стараясь не отвлекаться на прикосновение ее пальцев к моим. — Аша, ты в порядке? Я знаю, что сегодняшний вечер — не то, что ты любишь делать, но ты выглядишь…

— Нам не нужно об этом говорить. — Ее голос ровный, отрывистый. — Тебя это не касается.

Я чувствую вспышку неконтролируемого гнева, досаду на то, что она не хочет со мной разговаривать.

— Мы работаем вместе, Аша. Это моя забота, если с тобой не все в порядке. Если что-то случилось… — Я вытесняю из головы слова Матвея, которые он сказал, когда мы уезжали, и то, как это меня разозлило. Сейчас мне нужно думать о ней, о том, что она может чувствовать, но она делает это с таким же трудом. Ее губы сжимаются, истончаясь, и я понимаю, что мне будет трудно вытянуть из нее хоть что-то.

— Я выполнила свою работу. Это все, что тебе нужно знать. Он не сказал ничего полезного, так что я вернусь еще раз, но, думаю, пройдет несколько сеансов, прежде чем он проникнется ко мне доверием, и я смогу спрашивать о многом, не показавшись подозрительной. — Она приподнимает одну бровь, ее взгляд остается ровным, когда она смотрит на меня. — Этого достаточно для вас, мистер О'Салливан?

— О, черт возьми, Аша! — Я бросаю на нее взгляд, и использование моей фамилии становится последней каплей, которая выводит меня из равновесия. — Тебе не нужно играть со мной в эти игры. Ты можешь просто поговорить со мной. Ты можешь рассказать мне, что случилось…

— Нет, я не могу. — Она наклоняет подбородок вверх, выпуская медленный вздох. — Я не буду подробно описывать, что я делала с Матвеем, так как потому, что он все еще мой клиент, так и потому, что лично я не хочу снова в это вдаваться. Когда у меня появится что-то, имеющее отношение к тому, что ты от меня хочешь, я поделюсь этим. Хорошо? Нам не нужно продолжать говорить об этом.

Аша делает паузу и смотрит на меня, пока я пытаюсь взять свои эмоции под контроль, чтобы придумать, как вести этот разговор рационально.

— Игры, как ты выразился, — это то, как я поддерживаю порядок в своей жизни, — спокойно говорит она. — А сейчас я собираюсь пойти домой. Я очень устала. В то же время, в том