— Увы. Сижу в машине, подъезжаю к дому. А ты где?

— Пока на работе, но как раз собираюсь заканчивать и надеялась на компанию.

— Могла бы объявиться чуть пораньше, — говорит Марике. — Я не в силах возвращаться в город в такую погоду. По радио сулят ледяной дождь. В октябре, с ума сойти!

— Тогда мне тем более неохота ехать домой. Можно я заночую в мастерской?

— Конечно, ключи у тебя есть. Там тепло и уютно; печи работали со вчерашнего дня, я отключила их перед самым отъездом. Что будет в субботу?

Секунду-другую Карен роется в памяти, наконец вспоминает. В минуту слабости она пригласила к себе кое-кого из друзей, чтобы отметить последний свой день рождения по эту сторону пятидесятилетия.

— Черт, напрочь забыла.

— Забыла?

— Думала совершенно о другом. Ты ведь читала газеты?

— Только культурные страницы, ты же знаешь. Но если честно, то даже я знаю, что в Лангевике убили какую-то бедняжку. Ты над этим работаешь?

— Не просто работаю, руковожу расследованием.

Марике присвистнула.

— Класс. Тогда в субботу мы услышим кучу интересных подробностей.

Карен чуть медлит с ответом:

— По правде говоря, не знаю, успею ли подготовиться. Да и праздновать в общем-то нечего. Зато на будущий год…

— Тогда смотри на это как на поминки. Ты обещала угостить мидиями.

— Выпивши была. Обещанное на Устричный не в счет.

— Кстати, Коре сказал, ты кого-то подцепила, когда я ушла домой. Кто это был?

— Никто. Ничего не вышло.

Очень уж быстро и резко, чтобы звучать убедительно.

— Вон как.

— Во всяком случае, сейчас я не в силах говорить об этом.

— Значит, обычный мерзавец. Ты никогда не думала переспать с человеком, который тебе действительно нравится?

Карен не успевает ответить, потому что Марике продолжает:

— Ну, мне пора сворачивать, так что я закругляюсь. Поговорим в другой раз. Но если ты правда передумала насчет субботы, обязательно позвони Эйрику и Коре; они ждут этого дня, я знаю.

Карен быстро прикидывает: мидии можно сварить с закрытыми глазами, вино она успеет купить после работы. Если не случится ничего из ряда вон выходящего, можно и отпраздновать. К тому же ей не помешает развеяться в компании.

— Нет, ты права, конечно же приезжайте. Только вот прибраться я не успею, а тебе придется захватить из города вкусного хлеба, в Лангевике больше нет приличной пекарни. А если меня вдруг вызовут на работу, вы и без меня справитесь.

Сорок девять, думает она, закончив разговор. Надо же, когда успела?

Двадцать минут спустя Карен протолкалась через шумную барную часть ресторана “Обитель”, села за двухместный столик. Бросив быстрый взгляд на грифельную доску, подзывает официанта и заказывает треску с топленым маслом и хреном.

— И полубутылку вашего фирменного красного, — добавляет она.

Окидывает взглядом зал. Над сплошной стеной спин в баре тянутся вверх руки — люди пытаются привлечь внимание бармена, чтобы сделать последний заказ по цене “веселого часа”. Ресторан же и наполовину не заполнен, и она рассматривает других посетителей и изучает обстановку.

“Обитель” расположена в двух шагах от городского театра, и кое-кто из посетителей, пожалуй, туда-то и собирается — возможно, вон та средних лет пара, которой подали десерт, и определенно эти четыре нарядные женщины лет шестидесяти пяти, которые, весело смеясь, заказывают еще бутылку белого и просят счет. А может, и вот эта пара лет тридцати, сидящая ближе всего к Карен, хотя и не обязательно. Женщина с жаром что-то рассказывает, меж тем как ее спутник старательно жует антрекот и тоскливо поглядывает на бар. Через равные промежутки времени он рассеянно, но привычно хмыкает в знак согласия. Карен охватывает то же ощущение, какое одолевает ее, когда она видит усталого родителя, который с отсутствующей улыбкой укачивает ребенка и словно бы думает: скоро ли он устанет? Или собачника, который на вечерней прогулке терпеливо ждет, когда пес кончит обнюхивать кусты и сделает свои делишки.

Женщина вправду не замечает безразличия спутника, или для нее это не имеет значения? Она довольна, что ее выгуливают, как собачку?

Свежесваренная картошка исходит паром, когда официант ставит на стол тарелку и медный соусник с растопленным маслом. Треска поистине хороша — поблескивающая, в меру соленая, при первом же прикосновении покорно рассыпается на пластинки. Карен чувствует под веками легкое жжение от хрена, ест рыбу и улыбается сама себе. Отвращение к одиноким походам в ресторан с годами сгладилось, и она не обращает внимания ни на любопытные, ни на сочувственные взгляды все более оживленных посетителей. Когда женщина за ближним столиком шлет ей слегка соболезнующую улыбку, Карен приподнимает бокал и улыбается в ответ, да так весело, что женщина сразу опускает глаза и что-то шепчет мужу. Тот быстро поворачивает голову, меряет Карен взглядом, осматривает сверху донизу, потом со скучающим видом опять принимается жевать. Ну вот, сидим тут, две женщины, и жалеем друг дружку, думает Карен.

Потом ее мысли переключаются на Карла. Он разозлился, когда понял, что она была не вполне искренна насчет того, что делал Юнас ночью перед убийством, и, хотя злость улеглась, между ними все же закралась легкая отчужденность. Тон учтивой корректности сохранялся весь день, как небольшое наказание. А на вечернем совещании он был тревожно молчалив.

На работе Карл Бьёркен — ее ближайшее доверенное лицо. К нему она обращается, когда хочет что-нибудь обсудить, обменяться идеями или выпить пива после трудового дня. Он, правда, никогда открыто не протестовал против “свойской” мужицкой атмосферы, которая уже не один год царила в отделе, но сам подобный тон не поддерживал. Если я потеряю его доверие, думает Карен, работа вообще станет кошмаром.

Одолев половину трески, она вдруг цепенеет. В баре промелькнул знакомый профиль, и на миг она в панике отворачивается и размышляет, как бы скрыться. В следующую секунду он тоже обернулся и заметил ее. А теперь Йон Бергман решительно приближается, с широкой улыбкой. В обычных обстоятельствах она была бы рада видеть его, но сейчас необходимо, чтобы он убрался подальше.

— Здравствуй, Карен. Ты одна, можно присесть?

— Нет, — твердо отвечает она.

Он уже взялся было за спинку свободного стула, чтобы выдвинуть его. Но с недоверчивым видом замирает. Карен кладет прибор на тарелку, откидывается назад.

— Ты знаешь, я не могу с тобой разговаривать, пока идет расследование.

— Ладно. Но хоть что-нибудь можешь сказать? Смеед по-прежнему в числе подозреваемых?

— А кто сказал, что он под подозрением?