— Мужики! Все, все, завязывай! Жратву берите и в часовню… — Сунул покачнувшемуся Раевскому недопитые бутылки и сгреб со стола что было. — Давай, мужики, давай, у нас мертвый час!

Переполненные гости тихо выбредали.

Воробей с Мишкой ускользнули от продолжения: у Воробья заболела голова и совсем отказал слух. Значит, устал.

Мишка обогнул бензоколонку и шмыгнул в пролом. В обеденный перерыв он успел сгонять на такси в институт, сдать в библиотеку учебники. Сейчас бегом на хоздвор: наверняка уже очередь за цветниками. Ладно, зато год окончен.

— Молодой человек!

Мишка остановился. С соседней дорожки от декабристов ему махал какой-то толстый мужчина.

— Можно вас на минуточку?

— Только на минуточку, — подходя, сказал Мишка.

— Увидел, как вы уверенно проникли на кладбище, — мужчина, улыбаясь, показал рукой на дыру, — и решил, что здешний.

— Да, в общем-то… А что случилось?

— Да, собственно… ничего не могу понять… Какая-то мистика… Откуда взялась эта могила? — Мужчина ткнул пальцем в свежий холмик, заваленный цветами.

Мишка нагнулся, раздвинул цветы. Ну да, вот трафарет, он же и писал. Как раз, когда Воробей в прокуратуру ходил. Они втроем и захоранивали после обеда: Мишка, Стасик и Раевский.

— Здесь была могила, — продолжал мужчина. — Где она?

— Могила? — Мишка настороженно поглядел по сторонам, потом на толстого. Какая могила?..

— Я из управления культуры, мы должны… — начал мужчина.

— Михаил! Там тебя обыскались! — донеслось сзади. По соседней дорожке шли Стасик с Раевским.

— Извините, — пробормотал Мишка толстому, — я не в курсе…

…Когда очередь за цветниками уже подходила к концу, появился Стасик.

— Погодите, — сказал он ожидавшим, вслед за Мишкой вошел в сарай и прикрыл дверь. — Ну?.. С кем это ты толковал у декабристов?

Мишка похолодел.

— Не знаю… Спросил, откуда могила свежая?

— Угу, могила… — тише обычного проговорил Стасик. — А ты: не знаю, мол, дяденька?

— А чего? Что случилось-то? — спросил Мишка, прекрасно понимая, что случилось.

— Ничего. — Стасик улыбнулся. — Все путем. Будь здоров, дружок.

— Чегой-то у тебя звонок не фурычит? — на пороге стоял Воробей с пузатым портфелем в руках. — ЗдорОово, могильщик хренов!..

— Леша? — Мишка растерянно смотрел на гостя. — Как разыскал?

— Забыл? На день рождение моем сам записывал. Забы-ыл! — Воробей махнул рукой. — В квартиру-то пустишь?

Воробей поелозил ногами о половик, повертел головой.

— А чего? Ничего! Сколько вас здесь?

— Я да бабка. Потише, спит она… Она с дачи приехала за пенсией.

— Ага. Пускай спит, мы на кухне. Я тут привез. — Он протянул портфель. Не разбей… Самопляс… А чего… Валька спит. Дай, думаю, к Михаилу сгоняю. Взял мотор… Кастрюля есть?

Воробей высыпал из целлофана в кастрюлю потрошеных окуней, подлещиков, лавруху, перец горошком.

— Уха сейчас будет. Я и соль взял. Может, думаю, нет.

— Соль есть, картошка кончилась.

…Воробей сидел за кухонным столиком спокойный, загорелый, даже слышать стал лучше: говорили вполголоса, а он разбирал. Рассказывал, хорошо было: солнце, лес, рыбка… Озеро переплывал туда-сюда. Врачи? А пошли они…

По тарелкам Воробей разливал уху сам. Мишке брызнул в тарелку самогона.

— Не спорь, — заметил он удивленный взгляд Мишки. — Попробуешь — скажешь. В кастрюле чего осталось — бабке покушать. Скажешь, Лешка Воробей сготовил. Ну, рубай, пока жаркая, остынет — не то… Выходит, в однокомнатной ты с бабкой. А родичи?

— Они в Тушине, у них тоже однокомнатная. Там мать с отчимом.

— А-а-а… Так ты вот отчего к бабке слинял. Понятно. Бабка-то старая?.. Помрет — хата твоя.

— Да она пока не собирается. Меняться хочет на двухкомнатную. Тогда уж, говорит, и помирать, чтоб у тебя двухкомнатная была.

— Любит, значит… А в двухкомнатной уже и поджениться можно. Дети, то-сё… Чайку заведи.

— Бабуля у меня хорошая. — Мишка включил газ под чайником.

— Слышь, Миш, а чего ты на кладбище сунулся? За деньгой?

Мишка пожал плечами.

— Правильно сделал, — согласился Воробей. — Тут главное дело не зарываться. Гарик вон допрыгался… Долго у него в «неграх» пахал?

— Месяца три.

— Платил как? Поджимал?

— Иногда совсем не давал.

— Этот может… Покрепче завари. А зеленого у тебя нет?

— Есть.

— О! — Воробей обрадовался. — Самый чай. Я его в Средней Азии пил-перепил… Не рассказывал про Азию? Расскажу… Пиал-то нету? Ну хрен с ними, чашки давай. Варенье поближе.

Как отца выселили, мы с Васькой жили. Ремеслуху кончил — меня в ЖЭК дежурным сантехником. Без денег не сидел. С утряка по подвалам пробегу магистраль посмотрю. Ее раз в неделю положено, а я — каждое утро. Где подкрутил, где повернул — и весь день калым сшибаю.

Потом мне в армию подошло. А я из ЖЭКа уволился, денег получил, отпускные, — и ходу. В Среднюю Азию. Там без семи дней три года промотался вместо армии. Два года в Бухаре жил. Про бухарских евреев не слышал? Ну и дурак! Я лучше людей не встречал. У одного кирпичи лепил для дома. Хорошо было.

Жарко, конечно. Да у меня-то мослы ж одни, плавиться нечему. Толстый, тот — другой расклад: сомнется мигом. И вот смотри: тело у меня сложеньем такое или натура?.. Ведь сколько водяру жрал, а на работу — как штык. Да хоть у наших спроси: как я пил до больницы? А кого Петрович просил, случись что? Воробушка!

Да… Потом на тростнике работал. Идет машина вроде комбайна, а ты перед ней стоишь. Тростник выше головы, ухватишь и перекручиваешь, концы в барабан заправляешь. Работенка — я те дам! Больше недели, ну, десяти дней никто не выстаивал. А я там сезон отмотал. Меньше четырех сотен не выходило. И с похмела всю дорогу… Организм такой, на работу выносливый.

Вернулся, прогудели мы с Васькой что было. На работу надо. Мне соседка из другого подъезда говорит: иди к нам на базу мороженым торговать. Ну вот, опять смеешься. Ты слушай лучше. Работаю на базе — те же три-четыре сотни. Как? Да вот так. На базу приезжаю за товаром, учетчице четвертак кину — она мне полную тележку рожков по пятнадцать копеек накидает. Рожки и так всегда хорошо идут, а летом за ними — давиловка, ломятся все… Да я еще ору в полную пасть… У Савеловского стоял. Поначалу неудобно: знакомые…

А вот еще!.. Интересный случай. Вечером как-то иду выручку сдавать, в халате, звеню весь. Остановился у ларька пивка попить. Пацаны приметили, савеловские… Я иду дальше по путям, они за мной, трое их… Думаю: побежать — дробь рассыплю, мелочь из карманов вывалится.