Сын президента увозил отца от стола, и, как всегда, Бэрдена потрясло напоминание о том, что его враг — калека с иссохшими ногами, замкнутыми в тяжелые металлические оковы. Мучительно было смотреть, как президент встает или садится. Однако сам он, казалось, своей увечности не замечал. Лишь однажды довелось Бэрдену наблюдать, как она застала президента врасплох. Это было на церемонии вторичного выдвижения его кандидатуры на пост президента. Он с трудом шел к трибуне, когда кто-то случайно толкнул его. Он, словно башня, пошатнулся и распластался бы на полу, если бы помощники не подхватили его под руки, но листки его речи разлетелись во все стороны. И теперь, как бы Бэрден ни презирал его, он испытывал невольную жалость к этому человеку, который управлял могущественной страной, но не мог передвигаться без посторонней помощи.

Блэз взял Бэрдена под руку, и вместе с другими гостями они прошли из зала в беломраморный вестибюль, в дальнем конце которого, в Восточной комнате, их ожидали дамы. Скоро должны были начаться танцы.

Блэз почти во всем сходился с Бэрденом.

— Войны быть не может. Гитлер не так уж глуп. Но если даже он сглупит, англичане драться не будут. Они насквозь прогнили. Надо же, до чего дошли — читать Карлейля свинье!

— Не забывай, что в случае войны наш хозяин останется здесь еще на четыре года.

Блэза передернуло.

— Лучше не напоминай мне об этом. Но если он снова выставит свою кандидатуру, я выступлю за… вас, сенатор. — Блэз хлопнул по плечу сенатора Ванденберга. На лице того выразилось удивление, затем радость. — Молю бога, чтобы республиканцы выдвинули кандидатом тебя, Артур. — Ванденберг ответил, что он сам молится примерно о том же, и подмигнул Бэрдену — своему одноклубнику. Блэз и Бэрден на минуту задержались перед входом в Красную комнату.

— Эд справляется со своей работой?

— Похоже, что да. А как по-твоему?

— Первый класс, так я считаю. Но… — Блэз нахмурился. Сердце у Бэрдена замерло. Казалось, еще немного — и он испустит дух тут же, на приеме в Белом доме.

— Но? — повторил Бэрден, удивляясь, что он в силах еще говорить.

— Один из газетчиков — можешь догадаться кто — жаждет твоей крови. Заподозрил, что у тебя с Эдом шахер-махер по поводу какой-то нефтяной сделки. Так это?

— Нет. — Бэрден знал, что в тех редких случаях, когда ему приходится лгать по-крупному, он умеет быть как нельзя более убедительным.

— Я этому не верю. Я сказал, что это на тебя непохоже. Но еще я сказал, что если бы это и было, уж ты бы сумел замести следы! — Блэз посмотрел на него долгим пронизывающим взглядом. Затем оба рассмеялись и вошли в Восточную комнату.

Китти уже сидела под огромной центральной люстрой, необычайно оживленная и прямо-таки помолодевшая. Бэрден подсел к ней и взял ее за руку.

— Разве это не предел мечтаний? — воскликнула она.

— Еще бы, — нараспев произнес он.

— Я разговаривала с королевой.

Что она ей сказала? Сердце Бэрдена опять дало осечку. Сейчас, вот сейчас он мешком осядет на пол, ловя гаснущим взором огни люстры над головой.

— О чем?

— О ее детях, о Диане. О том о сем. И о жаре тоже. Под конец королева призналась, что ей страшно жарко.

— Мне тоже. — Бэрдену казалось, что шею ему стягивает не воротничок, а железный обруч.

— Знаешь, она ужасно нервничает.

— По ее виду не скажешь. — Он посмотрел на королеву, которая сидела теперь между президентом и вице-президентом.

— Нет, правда! — вмешалась в разговор Фредерика Сэнфорд, садясь перед ними. — Я все время наблюдала за нею, пока представляли гостей. В руке у нее был кружевной платок. Так вот, когда настало время садиться за стол, платок был изодран в клочья.

— Да, это, наверное, большое нервное напряжение, — согласилась Китти. — Все время быть на виду. Как все это гадко и безнравственно. Уж мы-тознаем, чем занимаются царственные особы у себя дома.

— Чем? — Фредерика не верила своим ушам.

Китти просияла улыбкой, даже не подозревая, что опять ее подсознание вылезло наружу, и Бэрден поспешил вмешаться:

— Как Инид, как Клей?

— Вы видитесь с Клеем чаще, чем я. И с Инид вы, наверное, тоже видитесь чаще. Я ничего не знаю. Надо полагать, у них все в порядке. Инид бывает с девочкой у нас дома. У них очаровательное дитя. Блэз от нее без ума.

— По-моему, Блэз поступает с Клеем ужасно. — Это с равным успехом могло идти как от сознательного, так и от подсознательного «я» Китти.

— Китти… — Бэрден всю жизнь старался — и по большей части ему это удавалось — избегать столкновений на личной почве.

— …права, — с необычной порывистостью докончила за него Фредерика. — Вы только подумайте, кого Инид моглаприволочь вдом! Коммуниста или какого-нибудь прощелыгу, а то, чего доброго, и еврея! — Фредерика прервала себя. — Они ведь тоже не без еврейской крови. — Она указала на короля.

— Не может быть! — Китти была уязвлена до глубины души.

— Он-то во всяком случае, — сказала Фредерика в упоении от мысли, что она первая разбила иллюзии Китти относительно Их Британских Величеств. — Отец принца Альберта был еврей. Наверное, поэтому король и спелся так легко с нашим Франклином Розенфельдом.

Бэрден с беспокойством огляделся вокруг — не слышал ли кто-нибудь. Но замечание Фредерики потонуло в общем шуме рассаживающихся по местам людей. Он заметил, что Гарри Гопкинс все время вертится вокруг президента. Ходили слухи, что Гопкинс уже не жилец на свете. Но вот жилец или не жилец, а все его честолюбие при нем. Он тоже метил в президенты. Еще сегодня вечером, в начале приема, Бэрден подтрунивал над ним, что он купил ферму в Айове. «Милое местечко, — заявил Гопкинс представителям прессы, — где будет расти моя дочь». Вашингтонцы немало потешались над этой претензией выдать себя за простого фермера со Среднего Запада. Гопкинса не считали представителем от какого-либо штата — он был избранником президента.

— У всех будут снимать отпечатки пальцев. Это что-то чудовищное!

Бэрден обернулся. Один из министров, сильно напившийся, беседовал с помощником президента, не замечая, что к их разговору прислушиваются.

— Кого-то в министерстве юстиции, Гувера, что ли, осенила блестящая идея, что у каждого правительственного служащего следует снять отпечатки пальцев, и президент клюнул на это.

— Ну, не знаю, — осторожно отозвался собеседник, — так ли уж безоговорочно он на это клюнул…

— Безоговорочно! Он уже распорядился начать снимать отпечатки пальцев в моем министерстве, хотя я и сказал, что это неслыханное посягательство на свободу личности. Гитлеровские штучки.

А что, если поднять об этом вопрос, подумал Бэрден. Ведь консерваторы в страхе перед