больше известен как хорей) и не прикоснулся. Легкую нарту подкидывало на неровностях. Уд настороженно вглядывался вперед.

Когда до него оставалось ярдов двести, унак, словно почуяв, что помощь близка, упал лицом вперед, раскинув руки.

— Твою мать, — только и выдохнул Дирк. Не хватало, чтобы помер так не вовремя! — Кантуй теперь тебя, суку!

Подкатив к телу, наемник соскочил с нарты, кинулся к лежащему. Перевернул на спину, попытался прислушаться. За фырканьем оленей, недовольным внезапной остановкой, дыхания слышно не было. Уд сунул руку под капюшон. Под пальцами тоненько билась жилка.

— Живой, сука! — обрадовался Шнайдер. Ухватив бесчувственное тело, взгромоздил на нарту. Подивился легкости — как половина нерпы! Молодой или больной? Ладно, в тепле глянем!

Притянув находку к нарте тремя ремнями — слетит на ухабе или повороте, ищи потом по сугробам, еще и башку расколотит — неудобно получится!

Дирка, разумеется, в Нугре ждали, заранее подготовив все, что надо для спасения замерзающего. Встретили на пороге. «Найденыша» отвязали, занесли в дом, уложили на стол. Кролище, плюнув на смерзшиеся и намертво затянутые завязки и клеванты, схватился за нож. Раз, два, и остатки камлейки и штанов полетели в угол.

— Новые подарим, чо! С начесом!

Наемник вытащил из под-стола бутыль, начал растирать мальца. Ощутимо потянуло запахом лета. И немного алкоголем.

— Если выживет, — сметая веником снег с сапог, проговорил Уд, стоя в дверях. Бургомистр, отогнав оленей, вернулся.

— Выживет, бля буду! Уже шаволится!

Тут в спину толкнуло холодом.

— Ты жопу-то подвинь, а?

Шнайдер посторонился, зацепился за половик, его повело в сторону — пришлось хвататься за стояк, роняя веник. В дом вплыла могучая черная борода. Нет, даже бородища! Следом за бородищей вошел Отец Руис. В тулупе, в шапке-ушанке, с топором, заткнутым за широкий пояс.

— Что тут у нас, а? Унака, говорят, нашли, а?

Кролище оглянулся, махнул священнику:

— Ага, уначенка Дирк из снегу выкопал. Лет десять-двенадцать. Пальцы поморозил, с лицом нехорошо, но жить будет. И даже девки разбегаться не станут.

— Ну то хорошо, что будет!

Руис начал разоблачаться, расстегивая тугие пуговицы на тулупе:

— Ух, и натопили-то, а?

— Так с тем расчетом поленьев напихали, что народ будет туда-сюда шлендрать, да выстудит к херам.

— Верный расчет-то, — огладил бороду священник. — Малой-то, в беспамятстве, как понимаю?

— Ну! — подтвердил Дирк. — Как башкой в сугроб кувыркнулся, так и лежит. Ток сопит.

— Как очнется-то, спросите, что да как, отчего бежал, куда бежал?..

— Палонгу! — завопил вдруг малец. Забился, начал размахивать руками. Распахнул в ужасе глаза. — Убили! Всех убили! Людоеду сказать! Батьке Руису сказать! Палонгу!

Кролище, которого паренек случайно заехал в бок, кинулся было к нему, чтобы схватить за ноги.

— Не трожь, — остановил Руис, — хуже будет. Связки-то порвет.

— Следим, чтоб со стола не ебнулся, — скомандовал Дирк и встал со стороны головы.

Уначенок захлебнулся было криком, замолчал на миг, но снова заблажил:

— Темер-нюча как горбуши в стае! На Гусиный палонгу пришли! Всех убили! Палонгу! Нугра! Нугра! Тупилак пришел!

Прокричав-прохрипев последние слова, парень резко замолк, словно заткнули его. Выдохнул и растянулся на столе, как покойник.

— Тупилак, говоришь? — сам у себя спросил Руис. — Парня-то, — обернулся он к остальным, — Келин зовут. А батьку-то его, Икилаком кличут. Ко мне на учебу приезжал, о прошлом годе-то. Икилак старшует-то, на Гусином. Умилык, там. Был, получается. Раз тупилака-то, привели. Не сам ведь пришел. Так получается, а?

Дверь снова распахнулась, и в дом, пригибаясь, дабы не впечататься лбом в балку, вошел Керф.

— Что за крики, и без драки? Весь острог переполошили!

Уставился на лежащего, перевел взгляд на молчащих наемников и священника.

— Чот я как-то прям слишком вовремя. Драка, как понимаю, впереди?

— Она самая. Палонгу на Гусиный наскочили, — пояснил Уд. — И, похоже, раз только малец выскочил, от мужиков унацких, только он и уцелел. Но раз тупилака привели, оно и понятно.

— Палонгу? — переспросил Керф. Что-то он этакое слышал, но там разговор шел про духов, зловредных до невозможности. У духов были странные головы, вытянутые будто луковицы, на ладонях всего по два пальца, и странная тяга к воровству детей. Хотя, что странного? Дети помягче будут.

Кролище повернулся к мечнику, оскалился.

— Злодеи уначьи. Ворюги, убивцы. По всему Архипелагу бродят, везде гадят.

— Нет, чтобы в Нугру-то прийти, — проворчал Руис, — их бы тут-то на службу-то взяли! Самое место! Любят-то тут таких, а!

Керф остановил священника, подняв руку:

— Не до ругани, друг Руис, обожди! Потом ругаться будем.

Священник зло мотнул бородой, но промолчал. Кролище шмыгнул носом, покосился на вновь обеспамятевшего уначенка.

— Я и не ругаюсь. Так и говорю, что бродят по всем островам. Там охотника зарежут, там девок поймают, заебут, да кончат, там сети выпотрошат.

— А вы чего? — с прищуром уставился Керф на Уда и Руиса. Шнайдер отвел взгляд, произнес в сторону:

— А мы что? Островов много, нас мало. Они с Мюр-Лондроном знаются, а с теми Кристоф драться запретил. Опять же, как добычное время, так мы другим заняты.

— Дозанимались, — поморщился Керф, — до того, что податное население режут. Просрали вы, хули еще сказать. Ладно, с этим прояснили. Тупилак — кто такой? Что такое? Рыжий как-то заикался, но то давно было.

— Тупилак, суть монстра страхолюдная, из давних легенд и сказов народов, света Пантократового не видевших! Куслива, лапами дрыглива, крыльями легка, в бою люта! На землю приходит путем ритуала премерзкого, суть коего раскрыта будет в томе следующем, яко на то воля Панктократова будет!

— Ты вот сейчас по памяти свиток читал? — с подозрением уставился на священника Керф.

Тот стыдливо кивнул.

— Тьфу на тебя, уньршк бородатый, — ругнулся мечник. — А что-то, не из учебника сказать можешь?

— Я могу, — сунулся незаметно проникший в дом Людоед. И дверь не хлопала, и сквозняка не было? Сквозь стену прошел или в трубу печную протиснулся?

— Может, — подтвердил Шнайдер. — По старой-то памяти…

Отец Руси кивнул, перекрестился, и начал помогать Кролищу, перевернувшему уначенка на живот.

— Пойду я ребят поднимать, — Уд, оглянувшись и удостоверившись, что все при деле, выскочил во двор — время терять не стоило. Понятно, что деревню на Гусином не спасти. Но и прощать никак нельзя. И не поймут, и не по-людски выйдет.

— И? — уставился Керф на Людоеда.

— Что «и?»

— Что это за тварь такая?

Людоед пожал узкими плечами.

— Сам не встречал. Там, где я бродил, такие не водятся. Но умных людев слушал. Каждый тупилак, он сам по себе. Похожих нет. Какую дохлятину шаман найдет, от той и пляшет. Найдет моржа, тупилак плавать будет. Найдет медведя — по земле бегать. Найдет и моржа, и медведя, и орла — тупилак будет по земле бегать, в море плавать, еще и в небе летать. Рога оленьи пришьет, к лапам когти железные… Труп этот выебет, имя даст, и все, готов тупилак! Северное колдовство, запретное.

Керф затейливо и длинно выругался.

— То есть, можно и башку человечью пришить?

— Можно, — снова пожал плечами Людоед. — Но так не делает никто.

— Почему? Зубы слабые?

— Не, папкой называть будет.

Мечник заухал словно филин, радуясь хорошей доброй шутке.

— А эту тварь убить как?

— Кто бы знал? Она и так мертвая. Одни говорят, что шамана надо мордой в снег класть, глотку ему перехватив ножиком поострее, вторые — что тупилака в куски рубить, третьи… — Людоед замолчал, то ли вспоминая, то ли подбирая слова.

— А третьих тупилаки съели? — предположил Керф.

— Не, — отмахнулся наемник. — Третьи говорят, что тупилака самому трахнуть надо. Тогда он на куски сразу и развалится. По швам.

— В дыхало ебсть надоть? — уточнил, любящий четкость мечник, сразу начавший прикидывать, кому бы доверить опробовать столь необычный метод. Жаль, Бьярн далеко!

— Куда сунешь, — ухмыльнулся Людоед. — Но я думаю, что никто точно и не знает. Так, языками треплют, дурными затеями меряются.

— Думаю, хорошего меча, эти суки-то и не пробовали!

— Откуда мечи у унаков? Ножи есть, топоры есть. А мечей нет. Вот и не пробовали.

— Вот и попробуем, друг Людоед!

— Попробуем, друг Керф! Есть у меня задумка одна, с посеребренными кромками!

— Не прибьем, так хоть отпиздим-то! — посветлел лицом Отец Руис. — Хорошая затея-то, добрая! Но, чур, ежель в дыхало, то тоже не я! Сан не позволяет.

* * *

Лигах в десяти, на склоне сопки,