— Ты выглядишь напуганным, — прошептала она, — как будто не хочешь выступать перед этими людьми.

Джеймс выдохнул. Это правда, он был напуган. Ему нечего было сказать толпе, а от Фриды возбуждающе пахло, запах чем-то напоминал тот, который исходил от Ралли в «Дюранигане». Но Ралли не было рядом, и Джеймсу захотелось поэкспериментировать с женщинами, к тому же Фрида настойчиво толкала его в бедро.

— Если мы сейчас сбежим, — прошептала она, — то пропустим твою очередь выступать.

Джеймс в последний раз обвел глазами публику.

«Будь здесь», — взмолился он. Но Ралли не было, и Фрида потащила Джеймса за дверь. Она затолкала его в такси и купила пиво. Через два часа Джеймс был у нее в квартире, уголке с розовым ворсистым ковром, черными стенами и мелькающим светом. Она угостила его еще пивом, усадила на кровать, схватила гитару и исполнила песню «Трахни бизона». Когда песня закончилась, Фрида впилась поцелуем в губы Джеймса.

— Подожди секунду, — сопротивлялся Джеймс. У него кружилась от пива голова, он отодвинулся от Фриды.

— Что случилось? — прошептала Фрида. Она провела пальцами по руке Джеймса.

— Я… — Джеймс пытался совладать с дыханием, побороть заикание, которое возвращалось, когда он бывал пьян. — Я хочу знать, что происходит?

Фрида покусывала ухо Джеймса.

— Ты и я, вот и все.

Джеймс вырвался. Воздух пульсировал в мигающем свете.

— Я хочу спросить, почему я вдруг тебе понравился?

— Разве нужна причина?

— Почему? — Джеймс поднялся.

Фрида свернулась калачиком на кровати. Она пожала плечами.

— Сейчас новое тысячелетие, — произнесла она, — ты клевый.

Ноги Джеймса дрожали. Он чувствовал себя в западне.

— Ты знаешь Ралли Мак-Вильямс? — выпалил он.

Фрида погладила кровать.

— Ну же, — позвала она. — Иди сюда.

Джеймс сглотнул. Он смотрел на грудь Фриды, на ее черные обтягивающие брюки, ее плотоядную усмешку. Все вроде просто. Ему хотелось секса, а Фрида была обворожительна, но его присутствие здесь было подстроено. Ему не хотелось отшивать Фриду, как проститутку, но, как бы нелепо это ни звучало, Джеймс знал, что Патрику удалось убедить ее соблазнить его. В этом Джеймс был уверен.

— Мне нужно идти, — он заикался.

Фрида поглаживала свое тело.

— Ты ненормальный? Посмотри на меня.

Джеймс взял свой плащ. Он хотел срочно поговорить с Отисом.

— Извини, — произнес он.

— Ты шутишь. Эй! Приятель? Эй!

Но Джеймс уже был за дверью.

В ту ночь Джеймс мало говорил в лифте. Он все раскачивался и раскачивался с закрытыми глазами и ни о чем не думал. Он просто сел и дышал, он чувствовал каждый орган, каждый мускул, всего себя. Некоторое время спустя три образа пришли ему на ум. Первым была его мать, лежащая на диване в гостиной и читающая спортивные новости. Потом он увидел Кеттл и Файф, сидящих на одном стуле в «Черривуде» и поющих свою эскимосскую песню. Когда песня закончилась, они объяснили, что это песня о создании мира, о мифе их племени. Джеймсу показалось, что он видел, как Кеттл смахнула слезу, говоря о мифе.

Последней приятной мыслью было воспоминание о форме черепа Ралли. На нем была занятная, покатая выпуклость прямо за ухом, нарост на кости, который был незаметен, если она носила длинные волосы. Выпуклость симметрично выдавалась с двух сторон, так что в ней не было ничего опасного или злокачественного. Просто это ее особенность.

Джеймс искал Ралли все оставшиеся дни «дебоша». Вечерами, когда их с Патриком квартира наполнялась гостями, Джеймс осматривал все прически в комнате, надеясь обнаружить взъерошенную, медового цвета голову Ралли. Он болтал с Генри Шейкером, познакомился с Дугласом Керчеком, даже терпел хищные приставания Фриды. Во время совместного похода на «Неудачу», ревю в театре «Лукас», Джеймс хохотал и хлопал вместе с закадычными друзьями Патрика. Каждый вечер Джеймс докладывал лифту о своих неудачных попытках найти Ралли.

— Должно быть, она уехала, Отис, — размышлял Джеймс, — она отправилась в какую-нибудь командировку по Европе, на празднике миллениума.

В чем Джеймс не признавался Отису и даже себе, было его глубокое подозрение и опасение, что Патрик запретил ей появляться на «дебоше», просто из-за того что она общалась с Джеймсом. Джеймс знал, у Патрика в рабстве много женщин, но его расстраивало, что Патрик имел над ними такую власть и мог приказать одной не видеть Джеймса, а другой броситься ему на шею. Что же такое Патрик предложил этим женщинам? И что он берет взамен? Джеймс представил Фриду привязанной к кровати, так же как и Ралли. Он представил Лизу Мак-Маннус, и Еву, и Криспин, и Сару Вольф, и Ханну Глорибрук — всех, кого он видел выходящими из комнаты Патрика в течение года. Вначале Джеймсу все казалось просто и легко, но сейчас, во время «дебоша», он изменил свое мнение. Джеймс заметил, как проникновенно разговаривал Патрик с Криспин, как он держал за руку Еву на «Неудаче». Стало ясно, что Патрик придерживается хитрой, рыцарской манеры поведения, которую успешно применяет, желая удержать при себе каждую знакомую женщину.

Джеймс не хотел знать обо всех женщинах Патрика. Ему нужна была только Ралли, впервые его взрослое сердце так стремилось к женщине. Ему нужно было ее видеть, говорить с ней, понять, почему его желудок всегда сводит в ее присутствии. Одна мысль пугала Джеймса — дьявольская возможность того, что Патрик узнал обо всем и будет подсылать к нему случайных партнерш, типа Фриды, только чтобы он не сделал чего-нибудь прекрасного, благородного с Ралли.

— Он ревнует, Отис? — спрашивал Джеймс.

Темнота молчала.

— Он должен ревновать, — прошептал Джеймс.

Что-то изменилось в Джеймсе. Он раскачивался в лифте и контролировал дыхание. Он предпочел бы быть пронзенным шпилем Крайслер-билдинг, чем знать, что Ралли вернулась в кровать Патрика и снова лежит там, привязанная и обнаженная.

«Господи, — вопрошал Джеймс. — Я влюблен?»

Новый год решил все вопросы. Джеймс направлялся с черным билетом в кармане в ночной клуб «Минотавр», расположенный в районе консервного завода. Он никогда не был в подобных местах, но Ралли говорила, что часто посещает «Минотавр», поэтому он решился. Он не был готов к сумраку клуба, лабиринту его уютных комнат и залу со стальными стойками и голубыми огнями за рядом бутылок. В одной комнате стояла «железная дева»[8], а обстановка другой воссоздавала американскую кухню пятидесятых: плита, холодильник, стол и стулья — но все это было прибито к потолку. В Форуме, главном зале «Минотавра», напоминавшем пещеру, Фрида Вилер и ее группа «Большие грязнули» скакали по сцене, издавая душераздирающие вопли. Кеттл, Файф и Ханна Глорибрук бесновались на танцполе. На них были черные балахоны, глаза подведены черным, и в языки воткнуты серебряные гвоздики.