Ралли отложила книгу и прижалась к Джеймсу.

Джеймс перевернулся на спину, положил руки за голову.

— Итак, я тигр, — произнес он.

— А я пьяница. Моряк. — Ралли поцеловала Джеймса в шею.

Они лежали на одной подушке и смотрели друг на друга.

— Я привыкла считать своим тигром Патрика, — прошептала Ралли.

— О. — Джеймс похолодел.

— Не сходи с ума, дорогой. Я тебе это рассказываю, чтобы ты понял, что именно поэтому я позволяла делать с собой такие нелепые вещи. Связать и оставить привязанной к кровати. Я думала, он исключительный.

— О-о-о!

— Я больше так не считаю. — Она обняла его. — Это ты. Ты единственный.

Джеймс закрыл глаза. Ему хотелось сразиться с Патриком Риггом, пробежаться по Верраццано, остаться в этой кровати навсегда. Он вспомнил об Отисе.

— Так вот каким ты хочешь меня видеть? — спросил он. — Нелепым?

Ралли поцеловала его.

— Нет, милый.

Джеймс взглянул на нее. Ему хотелось рассказать ей об Отисе, но внутренний голос подсказал ему подождать. Приберечь для особого случая.

В субботнюю ночь на второй неделе после Нового года Патрик Ригг вошел в квартиру. Он сдерживался целую неделю, не обращая внимания на отсутствие Джеймса. Он знал, что Джеймс у Ралли. В «Минотавре» они танцевали, окруженные толпой панков, а потом исчезли.

Патрик пытался занять себя работой, заполнить вечера другими женщинами. Он затащил Криспин и Кеттл в постель, и они вытворяли такое, о чем другие мужчины только могли мечтать. Но в его сердце все эти семь дней росла черная, навязчивая мысль: Ралли выбрала Джеймса. Ралли выбрала Джеймса. Ралли Мак-Вильямс, его самая сексуальная, самая упрямая и самовлюбленная женщина, бросилась к этому тихоне Джеймсу.

«Ну и что? — думал Патрик, меряя шагами квартиру. — У тебя много женщин. Отпусти эту сучку».

Но он не мог. Его душа была хрупким карточным домиком, а картами были женщины, каждой было отведено свое место. Он тратил все свои деньги на женщин, ласкал их, управлял ими. Это все, что у него было. У него умерли мать и брат, воспоминания о которых преследовали Патрика каждый день. Его приятели из Манхэттена появлялись только на вечеринках. Поэтому Патрик полагался на своих женщин, на их тела и общество, так же как Джеймс полагался на Отис. Исчезновение таких, как Фрида, которые располагались где-то с краю, не раздражало Патрика, а вот то, что он позволил другому мужчине увести Ралли, женщину-карту, лежавшую в основании домика, выводило его из себя. Казалось, что все рушится, теряет свою целостность, и страхи, вселенское одиночество, с которыми у Патрика было заключено перемирие, вырываются и нападают. Кроме того, Ралли была единственной женщиной, которая выполняла все его невысказанные, невозможные желания. Стоя перед зеркалом, лежа связанной на кровати, она влюблялась в себя — была очарована собственным телом и душой — и поэтому она становилась бесконечно нужной Патрику.

«Я создал ее, — мрачно подумал Патрик. — Я сделал ее той, какая она сейчас. И никакой бухгалтер с сонными глазами не заберет ее».

Патрик схватил плащ. Скрипя зубами, он выбежал из Примптона, он не мог унять дрожь в ногах, злобу в сердце и выбросить из головы воспоминания о голом животе Ралли.

«Это сумасшествие», — пронеслось у него в голове. Он прошел по Бродвею, свернул в ворота над подземкой на Семьдесят второй улице. Под ним, в воротах слышались голоса, доносились звуки гитары, сновали тени.

«Это бред», — опять подумал Патрик. Его ярость засела в мозгу, единственным способом избавиться от нее был пистолет — оружие, лежащее в нагрудном кармане.

«Всегда есть шанс все изменить», — доносился голос снизу.

Патрик остановился и прислушался. В воротах стояла высокая темная фигура с гитарой.

— Это мне? — прокричал Патрик. Он топнул ногой.

«Я ошибался, — пел мужчина, — ты уже чужая».

Патрик продолжал топать, вглядываясь в темноту.

— Ты обо мне поешь?

Фигура скрылась в темноте.

Патрик не останавливался. Он направлялся на юг, к Уолл-стрит, к церкви Святого Бенедикта. В этом приходе он каждый вечер слушал проповедь. Церковь находилась на другом конце острова, но у Патрика было исступленное, нервное состояние. Он целенаправленно двигался вперед, не смотря по сторонам. Пар изо рта вырывался, напоминая злых духов, и люди на тротуаре, завидев его свирепый взгляд, отходили в сторону.

«Мне нужен священник, — думал Патрик. — Ралли выбрала Джеймса, а мне нужен святой отец».

Патрик не был набожным. Он не ходил причащаться. Единственное, что сдерживало его, кроме женщин, был голос отца Мерчанта. Томас Мерчант, пастор церкви Святого Бенедикта, читал проповеди, затрагивавшие сердце Патрика, они напоминали удар в челюсть, после которого искры сыпятся из глаз. Сегодня Патрик ощущал, что ему нужен такой удар. Он понимал, что иначе он достанет пистолет, нажмет курок, и в Нью-Йорке станет на одного человека меньше.

Итак, Патрик направлялся в сторону Уоллстрит. Через два часа он вошел в церковь Святого Бенедикта. Он нашел священника в исповедальне, проскользнул на место для исповедующихся. Один, в темноте, он начал говорить.

Томас Мерчант родился с добрым, чистым сердцем. Он не был красивым, красноречивым и мускулистым. Свое детство он провел на западе Ирландии, в прибрежном городке Спиддал. Его отец строил лодки, а мать была просто матерью. Оба родителя умерли от странной, опасной кожной болезни, когда мальчику было семь лет. Его отослали в Нью-Йорк, в Гарлем, на воспитание трем тетушкам: Мейбл, Маргарет и Мери Джуд Мерчант. Сестры-тройняшки, каждая ростом по шесть футов, были сказочными феями для детей Гарлема. С рождения и до смерти у них были черные, как вороново крыло, длинные волосы и одинаковые, пронзительные зеленые глаза. Они не седели, не выходили замуж и никогда не работали. Они жили на пустующем участке земли, ранее занятом под мебельный склад. Тетушки были богаты. Ходили слухи, что в 1959 году они приплыли из Голуэя с двумя мешками золотых монет. Говорили, что они спрятали мешки в складском помещении, а Мейбл Мерчант, самая рассудительная из сестер, родившаяся на две минуты раньше, распоряжалась деньгами. Склад находился на Сто двадцать пятой улице, главной артерии Гарлема, но даже самые отчаянные воры держались от него подальше, опасаясь волшебниц Мерчант.

В этот уголок Манхэттена и попал Томас Мерчант, простой мальчик из рыболовецкой семьи с океанского берега. После смерти родителей Томас не произносил ни слова целый год. Он сидел в сводчатых комнатах склада, рассматривая сломанные ткацкие станки, пианино и шкафы — деревянных чудищ прошлого века, заброшенных в темноту и покрывшихся паутиной. Он вдыхал пыльный воздух и наслаждался его привкусом. На верхнем этаже склада жили его тетушки. Там были теплые, радостные комнаты, чистые и полные солнечного света. В этих комнатах сестры опекали Томаса каждый вечер. Они кормили его горячей тушеной бараниной и мыли его волосы. Они читали ему рассказы и пели колыбельные на ночь. Но они никогда не донимали Томаса вопросами о его молчании: весь день он был предоставлен самому себе, бродил везде и рассматривал все, что хотел. Сестры были ирландками и уважали траур во всех его проявлениях. Они знали, как можно покалечить характер ребенка, если его постоянно донимать и изводить. Поэтому они и не отдали Томаса в школу. В тот день, когда мистер Гаммер, социальный работник, оформлявший приезд Томаса в Америку, отважился посетить мебельный склад, он был встречен тремя сестрами в дверях. Женщины были готовы к обороне.