Лара стояла рядом, и охранник спросил:

– Что-то еще хотите?

– Как Ломидзе убили, не знаете?

– Так взорвали вместе с машиной. Он из дома вышел, хотел в аэропорт ехать. Сам за руль сел, тут и рвануло. В пяти этажах стекла вылетели.

– Порфирьева не видели сегодня?

– Не было его. Кстати, не только вы его разыскиваете.

Кто искал глянцевого человека, Лара решила не уточнять, направилась к своему кабинетику в полном неведении, чем будет заниматься сегодня. А ведь навалилось столько всего – надо принимать какие-то решения, отдавать распоряжения, издавать приказы, проводить совещания…

В дверь постучали, и в кабинет заглянула операционистка Марина – та самая, у которой был роман с Симагиным. Заглянула и замерла, ни о чем не спрашивая. Лицо ее было растерянным. Впрочем, такие же растерянные лица были сейчас у всех сотрудников.

– Вы что-то хотели? – спросила Лара. И не узнала своего голоса, потому что тот звучал так, словно говорила не она, а кто-то другой, незнакомый ей человек.

Марина вошла и опять остановилась. В руках у нее была тонкая стопка папок.

– Вот, документы на подпись просили принести.

Лара рукой поманила женщину к себе. Та подошла и, немного осмелев, сказала:

– Здесь договоры на обслуживание. Вчера надо было принести, но…

Она замолчала. И так понятно, что вчера Ломидзе не успел подписать, а Лара почти полдня отсутствовала. Сегодня Петра Ивановича уже нет, и теперь кто подписывать документы будет? Может, разве что Покровская.

– Порфирьев вчера у нас открыл счет, – шепнула Марина. И спросила с надеждой: – Может, не все так плохо?

– Куда уж лучше… – вздохнула Лара.

Вполне вероятно, что Порфирьев верит в светлое будущее банка. Но депозит он открыл вчера, а Ломидзе убили сегодня ночью. Может, глянцевый человек специально это сделал, чтобы отвести от себя возможные подозрения? Предположил, что старые связи с Ломидзе всплывут когда-нибудь и кто-нибудь захочет проверить его на предмет соучастия в убийстве Каретникова.

Лара открыла одну папку, вторую…

– У него вклад «Золотой сундучок» с повышенной процентной ставкой, – подсказала Марина. И добавила: – В валюте. Сто тысяч евро положил на счет.

Лара нашла нужную папку, пробежалась по тексту договора, расписалась на каждой странице, а потом поставила подпись под реквизитами банка. Посмотрела на подпись Порфирьева – закорючка была вычурной, с завитушками. Фамилия почти не читалась, так мог расписаться любой другой человек, например Петров. Или какой-нибудь Портфелев. Закорючка была сделана фиолетовой гелевой ручкой. Похожие чернила Лара уже недавно видела.

Покровская подписала еще два договора, выписки за вчерашний день, письмо в пенсионный фонд. Марина стояла и ждала.

– Что-то еще?

Но женщина потрясла головой, и опять сделала это как-то судорожно. Потом, как будто испугавшись, что отвлекает начальство от важных дел, попятилась к двери. Лара смотрела на нее, вспоминая что-то ускользающее из сознания, нечто почти забытое, но необходимое именно сейчас. Она вроде о чем-то размышляла, что-то хотела сделать, и тут пришла Марина и сбила с толку.

Операционистка вышла из кабинета. Лара выдвинула ящик стола, посмотрела внутрь, не зная даже, что ищет. Ручки с логотипами «Преференц-банка», маркеры, кожаная визитница… И тут ее взгляд упал на поздравительную открытку. Лара взяла ее в руки, развернула.

– Happy birthday to you, happy birthday to you… – запищал механический голос.

«Счастья и любви» – было написано внутри открытки фиолетовыми чернилами.

Девушка выскочила из кабинета и увидела уже выходящую на лестничную площадку операционистку.

– Марина! – окликнула Лара и бросилась к ней.

Пронеслась по коридору, догнала.

– Порфирьев подписывал договор в операционном зале? Кто это видел?

– Я видела. Он у моего окошка остановился и сказал, что хочет открыть депозит.

– Своей ручкой расписывался? У нас ведь нет таких чернил.

– Своей, – кивнула Марина. – У меня одна бумагу царапала, а вторая пачкала руку. Вот он своей и воспользовался. А что, разве нельзя?

– Все нормально, – ответила Лара. Повернулась и пошла к своему кабинету.

– То есть вообще-то не своей, – прозвучал за ее спиной голос Марины, – там мимо Алексей из АХО проходил, и Порфирьев спросил, есть ли у него нормальная ручка. Тот ему дал, и он под договором подпись поставил, а потом деньги в кассу понес сдавать. Алексей вместе с ним пошел.

– Мужчины ни о чем между собой не говорили?

– Нет. Только Порфирьев еще спросил у меня адрес клиники приятеля Чашкина, о которой все трындят. Так и сказал – «трындят». Якобы одна девушка ищет хорошего пластического хирурга. Я ответила, что не знаю, но в кассе ему подробно объяснят, как добраться: там кто-то уже бывал.

– А не уточнил, кому именно нужна клиника? Он ведь вроде не женат.

Марина пожала плечами:

– Я тоже удивилась. Порфирьев никогда нашим девушкам комплименты не делает и смотрит на нас с брезгливостью, будто мы не в банке работаем, а туалеты моем. Мне кажется, что он вообще не по этой части… прилизанный такой…

Лара вернулась в кабинет и еще раз осмотрела открытку. Собственно, и что? Если ручка с фиолетовыми чернилами есть у Алексея, это же не значит, что он сделал ей такой дорогой подарок. Но ведь и Порфирьев никакого отношения к колье не имеет… И Ломидзе наверняка не имел… А кто имел? Разве что Чашкин, которого до сих пор не могут найти. Хотя, может, его не там ищут?

Не садясь в кресло, Покровская выдвинула ящик стола и достала визитницу…

Клиника располагалась на окраине города в обычном дворе, образованном старыми кирпичными пятиэтажками. Двор был большой, заросший высокими тополями, сквозь пыльную листву которых едва проглядывал двухметровый забор из сетки-рабицы. Над забором торчала густая стена кустов барбариса. Вероятно, когда-то это была территория детского сада. Само здание было небольшим, двухэтажным, а неподалеку стояло еще одно – тоже в два этажа, только еще меньших размеров. К обоим вели выложенные брусчаткой дорожки – к клинике широкая, а к флигелю узкая, почти прикрытая нестриженой травой. В маленьком домике, вероятно, шел ремонт, потому что фасад был обшарпанный, а рамы стояли новые и на не протертых от цементной пыли стеклах заплатками красовались неснятые фабричные этикетки.

Лара подошла к крыльцу главного здания, лавируя между хаотично припаркованными дорогими автомобилями. В салоне голубого «Кайенна» зевала чихуахуа с розовым бантом на шее. Перед входом, по обе стороны тонированной стеклянной двери скучали в кадках две полутораметровые туи.