Впрочем, в ту минуту Комнин не захотел поднимать ссору, тем более что византийцы, благодаря мудрой политике своего царя, к концу 1097 г. получили обратно Эфес, Смирну, Сарды, фригийскую Лаодикию и Филадельфию[312].

Для самих же крестоносцев Эдесса выполняла важнейшую роль аванпоста против турок. Не случайно Балдуин предпринял много усилий, чтобы сделать свое княжество латинским и увековечить собственную династию. В скором времени он женился на красавице Арде, дочери армянского правителя Мараша — города, расположенного на юге современной Турции. Правда, брак оказался неудачным: тесть не выполнил своего обещания дать приданое за дочь в размере 60 тыс. золотых монет, а Арда оказалась бесплодной. Но всех остальных своих рыцарей Балдуин едва ли не насильно заставил жениться на армянках, поскольку этот этнос по-прежнему численно доминировал в городе. Однако эта вполне благоразумная политика вступила в противоречие с финансовыми аппетитами латинян, и уже в конце 1098 г. в городе вспыхнул мятеж армян, подавленный крестоносцами с невероятной жестокостью. С военной точки зрения создание Балдуином де Булонь Эдесского княжества имело свои и плюсы, и минусы. С одной стороны, новый князь совершенно утратил интерес к Крестовому походу и откололся от крестоносного воинства. С другой, именно Эдесса стала той преградой, которую в скором времени не смогут преодолеть турки, спешащие на помощь осажденной латинянами Антиохии[313].

Тем временем пилигримы направлялись к Антиохии, несколько месяцев преодолевая тяжелейшие испытания, выпавшие на их долю. Воды и продовольствия было ничтожно мало, люди и вьючные животные умирали сотнями, донимала страшная жара. Путь им преградили горы Тавра — безжизненной пустыни, где не было ни воды, ни травы. В том году осень была особенно дождлива, и пилигримам приходилось буквально карабкаться к покрытым снегом вершинам по раскисшим до грязи горным тропам. Чуть ли не ежечасно люди и животные срывались в пропасти, телеги, которые оказалось невозможным провести по грязи перевалов, пришлось вообще бросить. Люди изнемогали до такой степени, что многие просто оставляли вооружение, чтобы хоть как-то двигаться вперед[314].

Наконец, к октябрю 1097 г. крестоносное воинство подошло к Антиохии, которую осаждали целый год — до ноября 1098 г. К этому времени пилигримы оказались в печальном и едва ли боеспособном состоянии. Помимо болезней и голода, всех донимала вражда вождей похода, и только прямая узурпация власти со стороны Боэмунда, имевшего самую организованную армию из числа своих норманнов, позволила латинянам сохранить шансы на успех своего предприятия. Впрочем, его лидерство было далеко не безусловным, особенно острыми стали отношения у Боэмунда с Раймундом Тулузским, чьи территориальные претензии к завоеванным по дороге крепостям не были удовлетворены норманнами. Напряжение между двумя главными лидерами крестоносцев нарастало и в скором времени вылилось в открытое противостояние[315].

Надо сказать, что Антиохия, осажденная латинянами, являлась грозной крепостью, имевшей важнейшее стратегическое, торговое и религиозное значение. Здесь располагался один из пяти «Вселенских» патриархов, здесь некогда звучала проповедь апостола Петра, и Антиохия вполне обоснованно считалась одним из важнейших центров христианства. Сейчас этот город находился в руках бывшего атабега, а ныне эмира Яги-Сиана, добившегося путем измены независимости от сына султана Тутуша султан-шаха Ридвана Алеппского (1094–1113), чего тот ему простить, разумеется, не мог и не хотел. Опасаясь, что город может пасть вследствие предательства христиан, во множестве проживающих в Антиохии, Яги-Сиан в первую очередь выселил тысячи греков и армян за городские стены, заключил патриарха Иоанна VII (1090–1099) под стражу, а из главного собора сделал конюшню для своих лошадей.

Затем эмир направил посланников к своим сородичам просить помощи. Естественно, Ридван Алеппский не без удовольствия отказал ему в этом. Зато атабег Мосула Кербога (1096–1102), султан Дамаска Тутуш II ибн Дудак (1095–1104) вместе со своим атабегом Захируд-дин Сейфул-Ислам Тугтегином (в 1104 г., после смерти Дудака, он сам станет султаном Дамаска и будет править до 1128 г.), эмир Хомса Джана-ад-Даул дали согласие и начали собирать армии на помощь Яги-Сиану[316].

Подойдя к Антиохии, крестоносцы держали совет, как им вести осаду. Как обычно, мнения разделились: граф Раймунд Тулузский, ссылаясь на Божий Промысел, до сих пор ведший латинян к победе, считал необходимым начать штурм немедленно. Татикий призывал крестоносцев подождать прихода Алексея Комнина с византийской армией. С ним солидаризировались Боэмунд Тарентский и Готфрид Бульонский, причем по разным причинам. Готфрид не желал рисковать и без того уже сильно ослабленным крестовым воинством. А Боэмунд опасался, что во время штурма город сильно пострадает — в его голове уже давно возникла мысль захватить Антиохию и создать собственное государство. Дабы ни у кого не оставались сомнения относительно ближайших действий, Боэмунд 20 октября 1097 г. первым разбил лагерь у стен Антиохии, дав понять, что он не будет штурмовать город в ближайшие дни. Делать нечего, остальные вожди последовали его примеру[317].

Но осада — половина дела, оставалось решить вопрос с обеспечением армии продовольствием. Поскольку повсюду носились летучие отряды турецкой конницы, вожди латинян решили направить крупный отряд численностью 20 тыс. воинов под командованием Боэмунда и графа Роберта Фландрского (1093–1111) в ближайшую местность. Каково же было удивление пилигримов, когда на рассвете 31 декабря 1097 г. они столкнулись с объединенным воинством эмиров Хомса, Дамаска и атабега Тугтегина. Несмотря на численное превосходство мусульман, крестоносцы яростно напали на них, опрокинули и рассеяли. Это была замечательна победа, но главная цель не была достигнута, и в лагерь пилигримы возвратились со славой, но без продовольствия[318].

Поражение единоверцев всколыхнуло турок Алеппо, султан которого Ридван вынужден был изменить свою прежнюю точку зрения и собрать армию для деблокады Антиохии. Но 9 февраля 1098 г. его войско было разбито Боэмундом, железные норманны которого по-прежнему оставались непобедимыми[319].

В этих условиях нет ничего удивительного в том, что в феврале 1098 г. в лагерь крестоносцев прибыли послы визиря аль-Малик аль-Афдаля (1066–1121), чтобы обсудить возможность совместных действий пилигримов с Фатимидами. При малолетнем Египетском халифе аль-Мустали (1094–1101) визирь, отец которого являлся принявшим ислам армянином, был настоящим правителем Северной Африки. И хотя ничего конкретного стороны друг другу предложить не могли, сам факт наличия мирного договора способствовал поднятию настроения у крестоносцев[320]. Но, как и раньше, их донимал голод, и множество латинян покинуло армии своих вождей и отправилось на родину. Бежал даже небезызвестный Петр Пустынник, которого норманны по поручению Танкреда схватили на дороге и силой вернули обратно. В некоторой степени ситуацию спас епископ Адемар, сумевший снестись с Иерусалимским патриархом Симеоном (1084–1106), который после гонений на христиан в Святом городе был