— Федя, ты нормальный, нет⁈ Я вообще-то ем!

— Ой, Валентиныч, давай не придуривайся! Ты до неврологии два года отработал гинекологом! Это вообще-то твоя специальность первичная. Ты два года женщинам смотрел в промежность и засовывал в них пальцы. При этом ни на одной не женился! И после этого ты меня будешь упрекать?

— Они были живыми, — буркнул старичок, откусив бутерброд с колбасой и запив чаем.

— Ну, да. Принципиальная разница. Мои холодные, а твои теплые. А я тебе как раз и говорю, про теплого, но твоего! Знаешь, как парило изнутри? Словно скороварку открыл…

Иван Валентинович, недовольно бросил бутерброд на блюдце и посмотрел на коллегу.

— Оставлять надкушенный бутерброд — кощунство! — заявил он недовольно покосившись на остатки еды.

— Угу, даже когда он лежит на трупе, — буркнул Иван Валентинович. — Доедай.

Патологоанатом, с довольной миной взял бутерброд, и принялся его есть, смачно чавкая.

— А у тебя как? Вчера машину департамента магических дел видел.

— Угу, привезли тут одного, — кивнул Валентиныч, с прищуром наблюдая за Федей, начав подозревать, что весь рассказ об одаренном был как раз для того, чтобы отжать у него еду. — Слушай, тебе лень было с собой еды заказать?

— М-м-м-м? Нефть, профто фабофал нофью…

— Шабашки от ритуальщиков?

— Они самые, — кивнул мужчина, дожевав бутерброд. — Посмертную улыбку просили очень. Платили хорошо. А я что? Я никогда не против… ик… денег.

Тут коллега с жалостью посмотрел на кружку в руках у Валентиныча. Тот закатил глаза, и протянул ему чай.

— Ты такими темпами мне с тебя придется деньги за еду брать, — проворчал доктор. — У тебя вообще совесть есть?

— Совесть? У патологоанатома? — хмыкнул Федя. — Зачем чушь спрашиваешь?

— Тогда с тебя двести рублей. За бутерброд и чай.

Тут коллега выпучил глаза, открыл рот, закрыл и снова открыл.

— И у кого тут совести нет⁈ Валентиныч, побойся бога!

— Тогда палка колбасы. Сырокопченой. И чтобы не дрянной какой, а нормальной!

— Будет тебе колбаса, — нехотя проворчал патологоанатом. — А чего там с одаренным? не мой клиент?

— Нет. Просто выдал прирост после первого возвышения в пять сотен процентов, — махнул рукой Иван Валентинович. — Сунули ко мне под наблюдение. У департамента томограф накрылся, а парень в сопор ушел. Они ко мне и притащили. Я тоже сначала думал, может сосуд в мозгах лопнул, а нет. Нормальный вышел. Никаких проблем. Даже неврологии никакой.

— Ну-у-у-у-у… Пятьсот процентов? — с прищуром спросил Федор.

— Да. До возвышения два УМЕ, после — десять. Только вот прироста у него больше не идет. Показатель, словно вкопанный.

— Хм, а что в анамнезе?

— Восемнадцать лет. Не болен, не обследовался, не оперировался, даже у стоматолога карточки нет.

— Угу, не светился, не привлекался, — кивнул коллега.

— Из значимого — постоянные тренировки с даром больше пяти лет подряд и зелье для развития дара для детей. Все.

— А помнишь ту шумиху, из-за доклада Фархатова? Ну, с его работой по поводу развития дара и тренировок? Он там вроде как параллель выводил.

— Помню, только на практике его теории не работали. Вообще. Никак. Если бы хоть кто-то смог повторить, то да. Можно было бы рассматривать как вариант. Но тут… Парень без систематики, просто занимался тренировками на голой силе. Типа телекинеза. Все. А настойка смысл имеет только до шести лет, так что ее в расчет можно вообще не брать.

— Что, думаешь «чудо»? — усмехнулся Федор.

— Не чудо, а стечение обстоятельств, — вздохнул Иван Валентинович. — А так — да. Занятный экземпляр. Думаю, позвать из департамента людей. Может чего нового появилось…

— Позови, за спрос денег не берут, а так под шумок, может и ко мне заглянут.

— А к тебе зачем?

— Я им пол года заявки по поводу некротических эманаций пишу. У меня датчик уже дважды мелькал, а они ноль реакции, — проворчал патологоанатом, а затем с тяжелым вздохом покосился на пустое блюдце. — Слушай, а у тебя случаем…

Иван Валентинович закатил глаза, подошел к холодильнику и достал оттуда пакет.

— Федя, ты ведь обеспеченный человек. Женился бы, — проворчал он доставая оттуда початую палку колбасы и контейнеры с тушеной картошкой. — Ты или от язвы загнешься с таким образом жизни, или сопьешься.

— Вот именно потому, что я обеспеченный человек, я и не женюсь, — расплылся в довольной улыбке коллега.

— Тогда бы хоть в столовую ходил. Иногда надо и горячее есть.

— Зачем? — искренне удивился патологоанатом. — У тебя ведь всегда вкуснее!

— Действительно, — фыркнул старичок. — А зачем?

Дверь камеры открылась и в нее, лязгая цепями ввели заключенного в оранжевой тюремной робе. Тот прошел внутрь и замер перед хмурым следователем, что прожгла его взглядом и красным огоньком в артефакте вместо одного глаза.

— Еще немного и мне покажется, что ты