Алхимик прикоснулся к крышке.

Чего он ждет? Чего боится? Вот перед ним то, что он искал всю свою жизнь, вот то, что поможет осуществлению его мечты. Еще немного – и он получит философский камень, сможет превращать простые металлы в золото…

Весь мир будет у его ног!

Фридрих решился. Он нажал на защелку, закрывавшую крышку ларца. Крышка откинулась.

Внутри шкатулка была обита черным бархатом, и на этом бархате струилось, переливалось, сияло живое кольцо – маленькая золотисто-зеленая змея, пожирающая собственный хвост…

Уроборос! Фридрих видел в старинных манускриптах это изображение – символ бесконечности, символ бесконечного возрождения мира, символ смерти, без которой невозможна новая жизнь.

Не успела эта мысль пронестись в мозгу алхимика, как что-то произошло. Золотисто-зеленая змея выросла, ожила, покинула свою шкатулку, мгновенно заполнив собой все помещение. Фридрих почувствовал тоскливое головокружение, ему показалось, что его душу засасывает огромная воронка, космический вихрь. Окружающий мир поблек и перестал существовать. На смену ему явилась гулкая бесконечная тьма, клубящаяся и беспокойная.

«Это смерть, – подумал Фридрих отрешенно, без всякого волнения. – Я умер. Конечно, ведь смерть – основа всякой жизни, смерть – это змея, пожирающая свой собственный хвост…»

Клубящаяся тьма поглотила его, он летел в бесконечном черном туннеле, и наконец впереди показался слабый, тусклый, мерцающий свет. Черная волна еще раз перевернула алхимика, как разбитую лодку, и выбросила его на каменистый берег…

Фридрих вскрикнул от испуга и боли и очнулся.

Он находился в том же самом помещении, в жилище герцогского палача. И на первый взгляд ничего вокруг него не изменилось. Тот же низкий закопченный потолок, то же пламя в камине… только сам он стал другим.

Фридрих чувствовал, что изменился: пройдя врата смерти, он заново родился и стал совершенно другим человеком.

И еще… еще он чувствовал жжение на правом запястье.

Взглянув на свою руку, он увидел на ней браслет – золотисто-зеленую змейку, кусающую себя за хвост.

Уроборос.

Браслет был горячим, как будто его только что выковали в адском пламени и он не успел еще остыть.

– Приветствую тебя, господин! – проговорил Мохаммед, нарушив царящую в комнате тишину, и опустился перед Фридрихом на одно колено. – Приветствую и прошу у тебя благословения!

И Фридрих, нисколько не удивившись, прикоснулся к плечу мусульманина правой рукой, рукой в магическом браслете.

Только теперь он заметил, что куда-то исчез их гостеприимный хозяин, Толстый Ганс. Фридрих не успел задать вопрос, как Мохаммед ответил на него, указав рукой и взглядом в темный угол комнаты, туда, где стоял обитый черным бархатом гроб.

Алхимик помнил, что совсем недавно этот гроб был пустым, но сейчас в нем лежал, со сложенными на груди руками, герцогский палач.

Впрочем, теперь это был не Толстый Ганс, а господин Иоганн – смерть разгладила его черты, облагородила их.

В изголовье гроба горели три черные свечи в серебряном подсвечнике, на груди покойника лежала черная роза.

Фридрих хотел спросить, что случилось с Гансом, отчего он умер и кто положил его в гроб… но он опять не успел задать вопрос, как Мохаммед ответил на него:

– Смерть лежит в основе жизни, господин. Змея кусает себя за хвост, порождая бесконечную череду превращений. Время Иоганна миновало, настало твое время.

Александра Павловна Ленская сидела в кабинете своего начальника, опустив глаза.

Полковник был ею очень недоволен.

– Александра! – повторял он своим нудным, скрипучим, как дверные петли, голосом. – Имей в виду – прежние заслуги тебя не спасут! Я до поры до времени закрываю глаза на твои художества, но долго это продолжаться не может!

– Что вы имеете в виду, Михаил Юрьевич? – вздохнула Ленская, не поднимая взгляда.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею! – проскрипел полковник. – Ну вот скажи, Александра, зачем ты занимаешься убийством пенсионера в поселке Комарово? Это же не наша территория!

– Не наша! – со вздохом согласилась Ленская. – Но я чувствую, что то убийство…

– Отставить чувствовать! – оборвал ее шеф. – Ты не барышня из культурного института, ты майор милиции! Ты, Александра, должна не чувствовать, а работать! И работать над плановым расследованием, а не над чем твоя душа пожелала! У тебя убийство Переверзева висит нераскрытое, а ты посторонними делами занимаешься!

– Но эти два убийства точно связаны!.. Я уверена!..

– Отставить! – полковник повысил голос. – Нам своих дел хватает, а ты в чужие суешься! Чтобы с этой минуты занималась исключительно делом Переверзева!

Выйдя из кабинета полковника, Ленская почувствовала сильное головокружение и даже вынуждена была присесть возле стола Ксюши, секретарши полковника.

– Что, наорал? – сочувственно прошептала Ксюша, покосившись на дверь кабинета.

Ленская молча кивнула.

– Зверь! – зашептала Ксюша. – Никакой жалости к женщинам! Никакого снисхождения!

– Я не женщина, – вздохнула Александра Павловна, – я майор милиции…

Как бы то ни было, полковник был прав: дело об убийстве Кеши Переверзева висело у нее на шее тяжелым камнем. Даже не камнем, а самым настоящим мельничным жерновом. И никакого движения по нему не предвиделось.

Свидетели сообщили все, что могли, и больше из них ничего было не выжать.

Ленская решила применить старый, испытанный прием.

При расследовании всякого убийства нужно исходить из личности убитого.

Убитый Иннокентий Переверзев был, если разобраться, личностью пустой и никчемной. Ни приличной работы, ни семьи, ни образования. В мебельном магазине, где он работал, о нем не смогли сказать доброго слова, и Ленская поняла, что он был там на грани увольнения. Родного дядю, единственного близкого человека, он по мелочи обворовывал. Из всех интересов, как сказали ей Кешины сослуживцы, был у него один – посидеть с бокалом вина или пива в каком-нибудь заведении.

Ну, значит, с этой стороны и придется зайти. Ведь наверняка он с кем-то там общался!

И Ленская начала обходить бары и пабы в окрестностях Кешиной квартиры.

Она заходила по очереди во все соответствующие заведения, подходила к бармену и показывала свое служебное удостоверение и Кешину фотографию.

Ссориться с милицией бармену не с руки, поэтому Александру Павловну не посылали подальше. Бармены старательно разглядывали фотографию и пожимали плечами – нет, не помнили они такого клиента… мало ли людей заходит…

К концу дня на левую пятку, там, где отложение солей, невозможно было наступить, спину невыносимо ломило, и в затылке ощущалась тяжесть – наверное, к перемене погоды. И в довершение ко всему Ленская натерла на правой пятке огромную водяную мозоль. И туфли-то вроде были не новые, да что там скрывать – старые были туфли, разношенные до предела, и вот, пожалуйста.