слишком гладкое – я соскальзываю, не могу остановиться, падаю в пропасть, вниз, вниз. Там темно, и пульсирование становится все громогласнее. Что происходит, куда я иду?

Холод – должно быть, это ее работа. Не использует ли она скрытое тепло атмосферы, направляя его через свое предсознательное «я»? Но с какой целью?

Что это за сверхъестественный феномен?

– Я внутри. Тут странно. Чем-то похоже на собор – много колонн, арок и сводов, – но, если присмотреться, видно, что колонны, арки и своды сделаны из скрученных веревок и все они красные. Скорее ад, чем церковь, и почему же я чувствую себя в такой безопасности? Почему мне кажется, что это место меня приветствует, что я возвращаюсь домой после долгого отсутствия? Не могу понять, как я могу чувствовать себя такой защищенной, такой желанной гостьей в столь причудливом окружении. Все то набухает, то сжимается в такт гулкому, ритмичному шуму. Он пробирает меня до глубины души, однако даже это приятно. Понимаете? Как может что-то настолько грозное и ужасное быть таким уютным?

Холод усилился настолько, что при каждом вдохе я чувствовал покалывание в легких. Изящная филигрань инея расползлась по оконным стеклам. Весь водяной пар, какой был в кабинете, собрался в полосу тумана на уровне панелей, закрывающих нижнюю часть стены. Узлы и завихрения в тумане смутно напоминали человеческие лица.

– Я иду по пещере. Кажется, я прошла уже много миль, но она никак не закончится. Теперь я вижу то, чего не видела раньше, – очертания, пульсирующие за тонкими, полупрозрачными стенами; как будто виноградные гроздья, но каждая ягода размером с мою голову; толстые и тонкие трубки, которые трепыхаются и покачиваются в такт ритму. Я что-то слышу – какой-то голос. Я его слышу даже сквозь пульсирующий грохот; это женский голос. Женщина говорит, что не знает, как поступить. Кажется, она очень расстроена. Она говорит, часть ее желает оставить ребенка здесь навсегда, но другая часть знает, что дитя должно уйти, вернуться в мир. Похоже, она разговаривает сама с собой – знаете, как бывает в те минуты, когда мы думаем, что нас никто не слышит. Погодите, я кое-что вижу! Да, точно вижу.

Эти призрачные лица в клубящемся тумане не были плодом моего воображения.

– Это женщина. Стоит на коленях. Похоже, плачет. Она голая. Я подхожу ближе, но она меня не слышит. Она просто продолжает разговаривать сама с собой.

Туман исчез, уступив место круговерти лиц: шуты, короли, жрицы, актеры. Лед толстым слоем покрыл окна и сполз на радиаторы. Лед; холодные, призрачные лица. А вот Джессике, наверное, казалось, что она посреди луга в разгар летнего дня.

– Я рядом с ней. Наклоняюсь, чтобы коснуться ее. Что случилось? Почему ты плачешь? Я могу помочь? Она смотрит на меня снизу вверх. Я вижу ее…

Сверхъестественная безмятежность исчезла. Лицо Джессики превратилось в нечеловечески безжизненную, фарфоровую маску.

– Это она. Она здесь. Она снова пришла ко мне.

Я потянулся сквозь вихрь лиц, чтобы взять ее за руку. Ощущение было сродни удару электрическим током. Никогда не прикасался к чему-то столь холодному и мертвому.

– Кто, Джессика? Кто?

– Моя мать, – ответила она с ошеломляющей простотой.

И все замерло.

Проявления исчезли. Противоестественный ледяной холод отступил. Из окна повеяло жарой, как будто мой кабинет внезапно перенесся в тропики.

Некая воля – отнюдь не моя – завершила сеанс. Джессика тряхнула головой, втянула воздух раздутыми ноздрями. Ее веки дрогнули. Через секунду ее глаза должны были открыться и она бы увидела, что устроила в моем кабинете. Она должна была задать вопросы – из тех, на которые я не слишком хотел отвечать правдиво и, вероятно, не смог бы ответить.

Я быстро спросил, на каком уровне транса она находится. Одна из особенностей моего стиля гипноза заключается в том, что субъект постоянно осознает глубину погружения по десятичной шкале, где показатели округляются до целых значений для удобства исчисления.

– Тринадцатый уровень, – ответила Джессика. – Двенадцатый, одиннадцатый.

Она быстро всплывала на поверхность, но все еще поддавалась внушению. Окажись показатель меньше десятки, я бы погиб.

– Опустись на тридцатый, – приказал я. Это был уровень высокой гипнотической внушаемости, тот, на котором лучше всего работают постгипнотические команды. – Немедленно. Как успехи?

– Двадцать пятый. Двадцать восьмой… тридцатый.

– Умница. Хорошо. Отлично.

И, хотя мне претили такие трюки из репертуара мюзик-холла, я внушил ей постгипнотическую команду: по моему указанию встать, выйти из кабинета, договориться о следующем сеансе с мисс Фэншоу и поехать прямо домой. На трамвайной остановке она должна была выйти из транса и вспомнить лишь то, что в кабинете царила приятная прохлада, поскольку в открытое окно задувал ветерок из парка. Такие беспардонные вольности с человеческой психикой резко противоречат моей профессиональной этике, но альтернатива сулила еще более прискорбные последствия.

Юная девушка, знающая о том, что ее мечты и желания способны преобразить реальность: я ощутил озноб, вызванный отнюдь не только арктическим холодом в кабинете.

После того как Джессика ушла, ведя себя как обычно (впрочем, стоит признать, чуть менее бесцеремонно), я отправил мисс Фэншоу домой пораньше, а сам, вооружившись чаем, недельным запасом печенья «Хантли энд Палмерс» и звучащей по радио приятной фортепианной сонатой Моцарта, уселся в приемной и стал размышлять.

В историческом контексте институт жречества лишь недавно сделался мужской прерогативой с немногочисленными исключениями. В доисторических обществах роль стража тайн принадлежала в основном женщине. В примитивных обществах мужская магия была связана с удовлетворением охотничьих нужд, а вот женщины, хранительницы огня и домашнего очага, а также таинств размножения и плодородия, разработали магию, систему верований, выходящую за рамки прагматизма в область философии и символических умозаключений. Возможно, на каком-то этапе развития человечества эволюция даровала некоторым стражам тайн способность проникать в те серые края, где сталкиваются разум и реальность, и через единую для всех подсознательную сферу символов и мифов создавать живые, материальные объекты? И эти феномены, способные дышать и передвигаться, оставляли свой отпечаток в подсознательной сфере, чтобы в будущем возникло нечто похожее на них? Кажется вполне возможным, что несколько наделенных миф-сознанием индивидов, рассеянных по нашей хронологии, несут ответственность за весь мифический пейзаж, от первобытных злых духов до Страны фейри и римского католицизма. По сути, кто такая Пресвятая Мария, Приснодева, как не фигура богини-матери, женские врата к символам и таинствам; а вдруг Матерь Божия, Матерь Церкви ничем не отличалась от сквернословящей врушки Джессики Колдуэлл?

13

Город – в той же степени состояние ума, в какой место – совокупность представлений о месте.

На последнем поезде в Муллабрак или Гортифарнхэм (или любое из полусотни