Противники сцепились в клинче, не давая друг другу пошевелиться. Руки в захвате. Глаза в глаза. Запах чужого пота щекотал Лем ноздри. В расширенных зрачках офицера она видела свое отражение: округлый подбородок, тонкие губы, нос с горбинкой перелома. Фигуру кольцом окружал ореол цвета морской волны, плавно перетекавший в светлевшую у края радужки зелень. Потрясающий оттенок. Совсем как у Эйцвега Итье.

Лем сумасшедше скучала по греонскому подлецу. Ей до боли его не хватало.

Она подалась вперед и поцеловала мужские губы.

На лице офицера впервые за время знакомства отразились живые и неподдельные эмоции: недоумение, удивление. Сильные пальцы, сдавливавшие ее запястья, разжались. Капитан оказалась на спине. Алеманд прижал Лем к полу, отвечая на поцелуй, забыв, кто она и где они находятся. От нее веяло кофе, порохом, ружейной сталью. Кожа, казалось, обжигала ладони. В Лем полыхало столько огня, что он вырвался на волю, охватив и офицера.

«Вейн…» – вдруг прозвучал в мыслях Алеманда голос младшего брата.

Офицер уперся одной рукой в пол. Капитан приподняла голову, вопросительно смотря ему в глаза.

Он зажмурился.

Не сейчас. Не здесь, на корабле его величества. Не с этой женщиной.

Офицер уже однажды оступился из-за такой, как она. Теперь Тиму́р не мог нормально летать и смертельно рисковал, просто поднимаясь в небо. Чувствуя себя виновным в его увечье, старший брат помогал младшему обманывать Адмиралтейство. Алеманд годами бился со своими несдержанностью и горячностью, искалечившими Тимура, но научился побеждать – с трудом, загоняя все вглубь, пряча за стиснутыми зубами, манерами и маской безупречной вежливости.

Алеманд сжал правую руку в кулак и с размаху ударил в пол, чтобы очнуться. Погасить перекинувшееся с Лем пламя.

Не оставить и пепла.

Когда он открыл глаза, капитан продолжала смотреть ему в лицо. Кулак впечатался в доски у ее щеки.

– Убирайтесь, – потребовал Алеманд и отвернулся, измотанно ссутулившись. Правая рука саднила: костяшки сбились в кровь, пальцы свело судорогой.

За его спиной Лем поднялась и молча пошла одеваться. Вскинула руку, коснулась скулы. Щеку пекло фантомной болью. Капитан не успела испугаться, но внезапный всплеск эмоций офицера выбил ее из колеи.

От злости остались почерневшие угли. Остыв, Лем была готова признать, что работа с Дировым пошла рейду на пользу. Вряд ли Алеманда волновала судьба «Аве Асандаро», но ради собственных людей он, похоже, мог пробраться в Хозяйкины бездны и устроить среди цвергов революцию.

Лем натянула сапоги, застегнула рубашку, набросила на плечи жакет. Она видела: Алеманда сейчас лучше не трогать. Победа в схватке осталась за ней, а альконский военный мог признать поражение лишь под давлением действительно серьезных обстоятельств. Что до прочего – капитан почти сожалела о своем необдуманном поступке.

Губы слегка пощипывало…

Накрыв ладонью дверную ручку, Лем обернулась. Услышав, что она уходит, офицер медленно распрямился; под майкой обрисовались литые мышцы.

Капитан быстро потянула на себя дверь и неожиданно столкнулась с валетом Алеманда.

Для шестидесяти лет Руфин Бертрев сохранился отлично. Темно-русые с густой проседью волосы расчесаны и уложены в безупречную прическу. Над верхней губой золотились подстриженные волосок к волоску усы. Положенный по статусу серый военный костюм выглядел идеально чистым и выглаженным тщательнее, чем белье в отеле на Игорендской площади.

Он вежливо склонил голову перед Лем, посмотрел ей за плечо и произнес:

– Сэр, я вас искал. Сообщение готово.

– Что?.. – не поняла Лем.

– То, о чем я поначалу хотел с вами поговорить, капитан Декс, – Алеманд снял со стенда рубашку. – Мы возвращаемся на Аркон. Служба настоятельно попросила меня представить вас завтра одной леди.

1928

Во внутреннем дворе роскошной виллы на побережье Россона звенят клинки. Тренировочные шпаги сталкиваются, блестя на солнце и разбрасывая блики. Никаких игр в поддавки: противники не жалеют друг друга.

Маэстро-россонец в свободной белой рубашке фехтует правой рукой, заложив левую за спину. Раздетый по пояс альконец – левой; на месте правой руки багровеет запекшаяся шрамом культя.

Алхимик наблюдает поединок с опоясывающей двор галереи. Еще полтора года назад маэстро-россонец обезоруживал альконца одним ударом. Сейчас тот по-прежнему проигрывает, но схватки длятся уже по пять-десять минут. Альконец цепляется за любой шанс на победу, как цеплялся за жизнь после крушения перехватчика. Упорства ему точно не занимать.

Его память возвращается пока обрывками, но Алхимик не торопит события. Долгая жизнь научила терпению. Всплыло имя – Эдуард, аристократическое происхождение, лица кое-кого из родных. Однако в памяти не восстановились ни военные годы, ни заседания Коронной Коллегии, ни как он оказался над Аркаллайским хребтом в подбитой машине.

– Надо же… Жив, – раздается тихий голос. – Ты умолчала о нем на Встречах.

Алхимик резко поворачивается. У соседней колонны стоит коренастый светловолосый человек с деревянным чемоданом в руке. С виду простой мастеровой, но она давно не обманывается его внешностью: рыхлой фигурой, грубой косовороткой, жилетом и брюками из рыжеватой кожи и потертыми ботинками. Часть лица скрывает полумаска из такой же кожи с монокуляром вместо левого глаза. Когда Часовщик присматривается к чему-то, прибор щелкает и выдвигается вперед; в глубине линз загорается, ровно мигая, синяя искра.

Никто, даже Алхимик, несмотря на всю близость с Часовщиком, не знает, есть ли под монокуляром глаз, или трубка и шестеренки уходят прямо в череп. Он никому не раскрывает тайну. Среди них вообще не приветствуется раскрывать тайны. Ее отношения с Часовщиком скорее исключение из правил. Членам Высшего круга обычно не известны лица коллег.

– Эдуард пока не пришел в форму, – отвечает Алхимик.

– А что ты от него хочешь?

– У меня давно не было правой руки.

– Иронично, – хмыкает Часовщик. – Он сам без правой руки. Минус на минус дает плюс?

Она смеется. Крепко обнявшись, Алхимик и Часовщик целуются в обе щеки.

– Пойдем в гостиную. Ты привез?..

– Конечно, – он приподнимает чемодан. – Ты же прислала мерки. Но неужели альконец настолько полезен?

– Перспективен. Отличные способности к языкам и общественным наукам, не говоря уже о прекрасной физической подготовке. Скоро оправится, и привлеку к операциям нижнего уровня.

– Значит, я не зря потрудился, хотя у Высшего круга могут возникнуть претензии… Ты не согласовывала кандидатуру.

Они входят в гостиную с просторным балконом, минимумом мебели и парой жардиньерок с плющами. Двери на балкон распахнуты, бриз колеблет белоснежные гардины. Вид – на Великий Океан, сегодня спокойный. До вечера неблизко; солнце пока высоко, и в затененном зале витает прохлада.