На работе мне становилось легче, привычная обстановка отвлекала и расслабляла, и это было очень опасно. Расслабляться было нельзя, ведь меня не оставляли в покое не только друзья, враги не дремали тоже.

Я была уверена, что за мной следят, и никакие Эдькины насмешки и намеки на расстроенные нервы и бабские фантазии не могли меня переубедить. Ощущение чужого взгляда не покидало меня, а один раз, выходя из каталожного зала, я, по какому-то непонятному побуждению, оглянулась и ясно увидела в мельтешении библиотечного люда знакомый уже силуэт Злой Куклы.

Я старалась ни на минуту не оставаться одной, а когда нужно было куда-то идти, тащила с собой Верку. Я боялась и напряженно ждала…

Он пришел на третий день, в среду. Мне сказали, что меня спрашивает какой-то мужчина, и у меня екнуло и отчетливо покатилось куда-то сердце. Я вспомнила любимое Веркино изречение о сердце, бьющемся «о штаны». Да, примерно там оно сейчас и билось…

Сева Князев стоял у стойки выдачи, опершись об нее локтями, и улыбался.

– Привет, Гретель, – сказал он, увидев меня. – Я тут у вас был по работе, смотрел кое-какую литературку и вот решил заглянуть к тебе, узнать про Сережку, как он там, в узилище?

Если бы не эта издевательская фраза, я наверное так и продолжала бы трястись от страха, но тут меня окатило холодной ненавистью, и сердце вернулось на свое место и забилось спокойно.

– Я думала, ты придешь раньше, – сказала я, не отвечая на его вопрос. – Ты, наверное, не сразу понял, что у тебя не получилось?

Его улыбчивые глаза сузились, лицо стало отчетливо напряженным.

– Что, прости? Что не получилось?

– Не получилось меня убить, – ответила я, удивляясь, как спокойно, почти бесстрастно, звучит мой голос.

И тут он себя выдал. Он резко развернулся и прострелил глазами пространство позади себя. Убедившись, что моих слов никто не слышал, он все-таки не повернулся обратно до конца, а остался стоять вполоборота ко мне, контролируя взглядом окружающую обстановку. Пальцы правой руки, оставшейся лежать на стойке, нервно барабанили по дереву. Если бы Витя Титов, сомневающийся в вине Севы Князева, видел его сейчас, он убедился бы в моей правоте.

– Не понял, – без выражения повторил он, водя глазами по сторонам. – О чем это ты?

Я вышла из-за стойки.

– Пойдем вон туда, там спокойнее.

Мы отошли к окну и встали друг против друга. Сева по-прежнему сканировал глазами пространство: направо-налево, за мою спину. Я стояла молча и смотрела на него в упор.

– Ну так что? – спросил он, видимо убедившись, что нас никто не подслушивает. – Ты объяснишь?

Я молчала, и он стал нервничать все заметнее. Он продолжал улыбаться, но эта улыбка выглядела как что-то забытое на его лице, правый уголок рта начал мелко подергиваться.

– Так тебя что, кто-то пытался убить? – выдавил из себя он, вымученно усмехаясь. – Кто же? Сережка-то уже сидит.

– Сева, не старайся, – сказала я. – Я знаю все.

Он молчал, и я продолжила:

– Я все знаю, но, как ты заметил, не поднимаю шума. У меня к тебе предложение: я продолжаю не поднимать шума, я гарантирую, что никто ничего не узнает, а ты отдаешь мне половину Володиного наследства.

Мне трудно было смотреть ему в глаза, но я заставляла себя не отводить взгляда. Было заметно, что он лихорадочно старается понять, что делать и что говорить.

– Не понимаю, о чем ты, – процедил он сквозь зубы.

– Если ты думаешь, что я обвешена диктофонами и микрофонами и провоцирую тебя на какие-то признания, ты можешь молчать. Я буду говорить сама, но принимать решение придется все-таки тебе.

Он молчал, и я чувствовала, что он все сильнее сжимается внутренне, он уже не улыбался, мне все труднее было выдерживать его взгляд. Он не задумываясь убил бы меня сейчас, если бы мы были одни.

– Ты или вы с Потылицыной убили Володю, пытались убить его отца, наверняка и деду вы помогли умереть. Вы выдали своего ребенка за сына Володи. Я предвижу, как дальше будут развиваться события: через полгода наследство перейдет к ребенку, его мать, как опекунша, или как там это называют юристы, будет им распоряжаться. За это время Володин отец умрет, а если нет, вы поможете ему умереть. Володина бабка тоже, скорее всего, умрет, она сделала свое дело – признала ребенка, и больше не нужна. А сам ты, по прошествии приличного срока, женишься на Алле, и ваша счастливая и богатая семья будет жить, ни в чем себе не отказывая, на деньги американского благодетеля.

Я остановилась и перевела дух. Сева молчал. Несмотря на то, что неподалеку ходили и разговаривали люди, мне казалось, что нас окружает звенящая тишина.

– Так вот, – снова заговорила я. – Доказать, что ребенок Аллы Потылицыной – твой сын, труда не составит. Ты потеряешь все, ради чего так старался, ради чего убил трех человек. Ты потеряешь теплое местечко под крылышком Нины Владимировны, вы с Аллой потеряете Володину квартиру, которую уже считали своей, ведь считали же, да? И огромные деньги американского завещателя. Вы потеряете все. И еще… Не думай, что обвинения в убийствах обойдут вас стороной. Да, вам удалось свалить все на Сережку, подбросить ему улики, но как только вскроется афера с ребенком, на все эти улики взглянут по-другому. Следствие будет возобновлено, а вы вряд ли сумели замести все следы. Следы всегда остаются… Вы сядете пожизненно, во всяком случае – ты. Твою сообщницу, может быть, и пожалеют.

Так вот… Я предлагаю тебе выгодную сделку: я молчу, а ты получаешь половину наследства и все остальное. Половина лучше, чем ничего. Плюс свобода, конечно. Это выгодная сделка, соглашайся.

Сева молчал.

– Хорошо, молчи, – продолжала я. – Это очень предусмотрительно, я бы на твоем месте тоже молчала. Я изложу тебе свои условия, а ты поразмышляй, я не требую немедленного ответа. Во-первых, не думай, что я буду ждать полгода. Это очень долго, я потеряю бдительность, и вы меня убьете. Невозможно быть настороже целых полгода. Но месяц я выдержу. Так вот, через месяц ты мне выплачиваешь сумму, эквивалентную половине наследства, все равно в какой валюте. Сумма наследства мне известна, не вздумай меня обмануть. Мне все равно, где ты ее возьмешь – хоть банк ограбь. Ты чуть меня не убил, я уцелела случайно, с моей стороны справедливо требовать компенсацию.

Я намеренно не стала уточнять, каким образом уцелела, хотя его наверняка мучила эта загадка. Ну и пусть мучается, гад!

– Ты мне отдаешь эти деньги, и я исчезаю из твоей жизни, – я чувствовала, что мне нужно завершать свой монолог, иначе я не выдержу. – Я даю тебе три дня на обдумывание ответа. Если через три дня я не получу твоего согласия, я иду в полицию. Надеюсь, мой телефон ты знаешь. А теперь извини, мне нужно работать.

Я повернулась и пошла, затылком ощущая его взгляд. Внутри у меня все тряслось. Не заходя в свой отдел, я свернула в зал периодики, к Верке. У Верки всегда есть шоколадные конфеты – лучшее противошоковое и антистрессорное средство. Надо было срочно раскрутить ее на чай!