– Лёш, я… – говорит бывшая невеста, как только мы оказываемся посреди просторного зала и начинаем движение под звуки музыки.

– Не стоит, – обрываю её, не желая повторных выяснений и слов, которые затем окажутся лишними. – Я тебя поздравляю. Димку поздравил. Искренне желаю счастья.

Соня смотрит с опаской, ожидая подвоха или провокации с моей стороны. Но их не будет. Уже нет.

– В тебе что-то изменилось, – произносит неуверенно, позволяя вести в танце.

– Да? Что именно?

– Не знаю, – пожимает обнажёнными плечиками. – Взгляд стал другой. Живой, горящий, наполненный смыслом.

– Так и есть. – Хочется сказать, что жизнь в меня вдохнула Маша, но сдерживаюсь, пока ни с кем не имея желания делиться. – Сегодня вернулся из Магадана.

– Ах да, – издаёт глухой смешок. – Адский мороз, бесконечная тайга и много снега. Эти составляющие всегда делали тебя счастливым. А у меня там глаза болели от того, что до самого горизонта всё белое.

– Зима для того и создана в белых тонах, чтобы начать жизнь с чистого листа.

– Начал?

– Начал, – отвечаю уверенно, потому как точно знаю, что именно Маша – моё начало. – Знаю, что вы улетаете в свадебное путешествие на две недели. Когда вернётесь, планирую напроситься в гости. – Соня ощутимо напрягается, посматривая исподлобья. – Хочу вас кое с кем познакомить.

Она пару секунд обдумывает услышанное, а затем одаривает меня улыбкой:

– Я за тебя рада.

Остаток танца проходит в молчании, но теперь нам обоим легче дышится, впервые за последние полгода. Дима видит, что жена спокойна и улыбчива, поэтому переключает внимание на мать. Я ещё не видел отца, которого ожидают поздним вечером, когда приземлится самолёт из Амстердама. Даже в такой день Мельников-старший не откладывает дела, направив всю свою энергию на заграничные филиалы после того, как бразды правления в московском передал мне. Я же будто приклеен к столице и согласен покидать её пределы лишь для вылета на Дальний Восток, переложив значительную часть дел на заместителей.

Провожаю Соню к столу молодожёнов, вновь собирая на себе заинтересованные взгляды. Если кто-то из присутствующих предвкушал скандал и семейные разборки, то сейчас однозначно разочарован. Уверен, что недопонимание, витавшее в воздухе длительное время, развеяно, и теперь мы с Димой сможем вернуться к привычным отношениям, которые связывали нас с детства. Я могу бороться за Соню, но борьба не имеет смысла, когда сердце отдано одному человеку, который становится целым миром. Да и, погрязнув в разборках с братом, не встретил бы Машу, ставшую этим самым миром для меня.

Пышная свадьба в самом разгаре, где больше сотни гостей веселятся, пробуют дорогие блюда и поздравляют молодых. Вполне в стиле Сони, отмечаю про себя. Интересно, какую свадьбу хотела бы Маша?

– Как её зовут? – Мама появляется из ниоткуда, занимая место рядом и разговаривая шёпотом.

– Кого?

– Сынок, не делай из меня дуру. – В голосе проскакивают стальные нотки, которых мы с братом до жути боялись в детстве. – Твоё присутствие в ЗАГСе, ресторане, поздравление брата, танец с Соней, не закончившийся выяснением отношений, приводит к выводу, что появилась та, что принесла мир в твоё сердце.

Ничего не скроешь от матери, которая по голосу в трубке способна определить не только моё настроение, количество выпитого алкоголя и времени, потраченного на сон, но и какого цвета на мне галстук.

– Маша.

– Когда ты представишь нам Машу?

– Как только, так сразу. Не торопи события.

– Ну ладно, – недовольно морщится, поднимаясь. – Надеюсь, твоё «скоро» будет как можно скорее.

И вроде ничего не сказала, но временны́е ограничения выставлены и очерчены, что автоматически, по мнению матери, должно заставить меня ускориться. Но проблема в том, что моя Маша далеко, а телефон по-прежнему отвечает мне тишиной не появляющегося в сети абонента.

Маша

– Алексея ждёшь? – спрашивает дедушка, когда в двадцатый раз выглядываю в окно, реагируя на звуки проезжающего автомобиля.

– Нет. Тебе показалось.

Ни о чём не договорившись с Лёшей, я всё же надеялась, что вечером он объявится, чтобы провести время вместе или придумать, куда сбежать, чтобы остаться наедине. Но, увы, знакомая машина около калитки так и не остановилась. Лишь сравнительно недавно осознала, что у меня нет его номера, а он не поинтересовался моим. В мире мессенджеров и активной переписки мы словно потерянные новички. Да и смысла в телефоне в наших местах немного, потому что ни мой, ни его оператор здесь почти не ловит. Но мне было бы спокойнее, если бы у меня был записан заветный номер, по которому я могу связаться с Лёшей.

Устав ждать и прислушиваться к каждому шороху за окном, иду в комнату, чтобы закрыться и погрузиться в собственные мысли, которые весь день прерывались дедушкой и соседкой, которая забежала на полчаса, а развлекала нас сплетнями почти три.

Утешаю себя внезапно возникшими у Лёши делами, которые не позволили организовать встречу. Ведь может быть, человек занят? Вполне. У меня тоже часто возникают моменты, когда нет минуты ответить на сообщение, вспоминаешь о нём лишь вечером, когда берёшь телефон и просматриваешь оставленное в долгий ящик. Хочу надеяться, что только нечто важное остановило Алексея от приезда в посёлок, но ненавязчиво в памяти всплывает предательство Миши, которое я примеряю на всех. Обманутый единожды опасается всегда, ищет подвох там, где его быть не может, уничтожая и себя, и тех, кто рядом, необоснованными предположениями.

Считала, что избавилась от такого рода предубеждений, но сейчас, когда Лёша проник глубже, чем все до него, разворошив комок непрочувствованной нежности, всё воспринимается в разы острее. И, казалось бы, оправданное отсутствие отдаётся глухой болью чего-то неизбежного.

С трудом засыпаю, ворочаюсь, просыпаюсь несколько раз и проверяю телефон, на экране которого высвечивается «Только экстренные вызовы». Кристине написала о времени прилёта, когда ездила за билетами, и подруга обещала быть в Шереметьево. Мысль сдать билеты, перенести дату и провести время с Лёшей не покидала на маяке, и сегодня я хотела уточнить дату его отъезда, которую он не обозначил. В надежде на его появление завтра, всё же засыпаю, а открыв глаза, прислушиваюсь, соскакиваю с постели и мчусь на кухню, застав лишь деда и соседку.

– Доброе утро, – мямлю в дверях.

– Мань, ты чего подскочила? Мы разбудили? Говорил же – тише. – Дедушка шипит на тётю Римму, которая удивлённо хлопает глазами. Впервые вижу женщину настолько растерянной.

– Так я тихо.

– Тихо? От тихо дети не просыпаются! – тычет в меня пальцем, повышая голос на женщину. – Не умеешь ты тихо.

– Я не умею? – Соседка захлёбывается от негодования, нависая над дедом. – Сам гоготал, словно конь, когда анекдот рассказывал, а меня обвиняешь?