— Лыков постоянно нигде не работает, — заметил Колосов. — Мы справки начали наводить, уж извини.

— Ну вот, — Мещерский поник. — Черт, как же все это неприятно. Насчет Ивана я еще допускаю, чтобы он в черные археологи подался. Но чтобы Салтыков этим занялся — нет" хоть зарежь меня. В это я не верю. Отказываюсь верить.

— Знаешь, Сережа, я прежде тоже как-то от всего этого отмахивался. Катя вот мне рассказывала — легенда, сокровища, пятое-десятое… — Колосов встретился глазами с Катей. — Я даже эту фигню в расчет не брал, но…

— Что? — спросила Катя с любопытством. — Что-то изменилось?

— Металлоискатель на сцене появился, вот что изменилось. — Колосов крутил на столике пустой пивной стакан. — Металлоискатель… Видели бы вы его. Я специально с нашими спецами из оперативно-технического управления проконсультировался. Это не просто магнитная пищалка для профанов. Это новейшее многофункциональное устройство. Стоит, между прочим на нашем рынке от восьми до десяти тысяч баксов в зависимости от. комплектации.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Мещерский.

— Я хочу сказать, что этот металлоискатель и стал для меня своеобразным пунктом поворота. Мерилом веры, если хотите, — Колосов вздохнул. — Если бы все это была игра, любительство или чья-то прихоть, купили бы оборудование подешевле и попроще. Не такое навороченное и профессиональное, понимаете?

— Салтыков может себе позволить дорогие игрушки.

— Авто — да, допускаю, самолет даже — пусть, — Колосов стукнул ладонью по столу, — но ты же сам говоришь — он человек дела, бизнесмен. Такие зря на ветер денег не бросают. И бесполезных вещей не приобретают. Они точно знают, что, зачем и почем.

— Значит, металлоискатель убедил тебя, что бестужевский клад все-таки существует? — спросила Катя.

— Он меня убедил… почти уже убедил, что в Лесном есть люди, которые верят в то, что он существует. И сегодняшние откровения Лыкова — лишнее тому подтверждение.

— Ну а Малявин, у которого ты непосредственно и обнаружил его в багажнике? Он ведь категорически отрицал, что…

— Катя, он кричал и разорялся, что все это чушь и брехня, но… — Колосов помолчал, — орал как-то уж чересчур. Слишком уж открещивался от всего — и от этой дорогой вещицы, и от Салтыкова, своего нанимателя. Разыгрывал передо мной полное неверие и полный собственный нейтралитет. А выходило фальшиво.

— Но как же все это может быть связано с убийствами отца Дмитрия и Филологовой? — спросила Катя. — Как, по-твоему? У тебя какие-то мысли появились?

Колосов молчал.

— А как быть с тем, что наговорил тебе этот психиатр? — растерянно спросил Мещерский. — Это вообще что-то нереальное.

— Почему это нереальное? — Колосов усмехнулся криво. — Убийство-то в Лесном было в ноябре 82-го. Больной Кибалко убил главврача Луговского. Это вполне реальный, достоверный факт.

— Но мотив этого убийства, названный психиатром… Голоса…

— Психически больные, как они сами это часто говорят, слышат некие голоса, заставляющие, их делить то или другое, в том числе и убивать, — заметила Катя. — И ты сам это, Сережечка, отлично знаешь. Сколько таких случаев! Вот в Швеции женщину-министра убили. Убийца объяснил все голосами — сделал, как они велели.

— Чушь все это. Притворяются они, — Мещерский брезгливо поморщился. — Все это не доказано, это домыслы? Но не в этом сейчас дело… Ну я не знаю, ребята. Это все так странно. Просто фантасмагория какая-то!

— Значит, тебя заинтересовали степень их веры в легенду? — спросила Катя Колосова после некоторого молчания. — Вот уж не думала, что ты об этом заговоришь… Кто угодно, Никита, но только не ты.

— Почему это? — спросил Колосов.

— Да так, — Катя пожала плечами. — Но нам-то что с Сережей теперь делать в этой ситуации? Ехать в Лесное или не ехать?

— Ехать, — твердо оказал Колосов. — Обязательно. Сережа, ты поможешь?

— Конечно, зачем спрашивать? — Мещерский начал горячиться. — Я и Роману Салтыкову чисто по-человечески хочу помочь. Прояснить все. И Ане. И хочу сказать тебе, Никита, они глубоко порядочные люди, уверяю тебя. Иван тоже парень неплохой. Отчаянный, правда, силу свою иногда не соизмеряет, но… В общем, я готов помочь разобраться в этом деле. Когда нам с Катюшей ехать? У меня в делах сейчас на фирме застой полный, ничего срочного. Так что смело располагай мной.

— Я думаю, вам лучше всего появиться в Лесном, когда туда и мы с Кулешовым нагрянем. В отделение выдернем этого пацана — Изумрудова, которого так кстати вдруг «вспомнил» Волков.

— Ты хочешь его задержать? — спросила Катя тревожно.

— Я хочу его допросить. Узнать, зачем он приходил к отцу Дмитрию в тот день. Сейчас на данном этапе эти самое главное. Мы приедем забирать Изумрудова. Поведем себя как утюги, — Колосов усмехнулся. — Немногая всколыхнем атмосферу.

— Никита, только я тебя прошу… — испугался Мещерский.

— Легонько, Сережа, легонько, в интересах дела исключительно. В критические моменты как раз ярче всего и высвечиваются характеры и обостряются противоречия. Классический ведь пассаж, — Колосов покосился на Катю. — Мы их слегка проутюжим, а вы понаблюдаете их реакцию. Как они воспримут наше вторжение. Кто испугается, кто запаникует. В прошлый раз, когда мы туда явились, там одного, Журавлева, чуть с горшка не сдуло.

— От таких подробностей меня уволь, — Катя состроила гримаску — фу! — И когда же ты намерен выдергивать Изумрудова?

— Как только узнаю наверняка, что Салтыков в Лесном. Честно говоря, он меня больше остальных интересует.

— Почему? — спросил Мещерский. — Ты его все-таки подозреваешь?

— Я подозреваю всех и никого, Серега. Эхма! — Колосов сокрушенно покачал головой. — Когда такое было-то, а? Дожили, называется, доработались в славном краснознаменном и легендарном областном уголовном розыске — всех и никого! Салтыков после нашей с ним встречи мне очень любопытен и пока непонятен. Ясно лишь то, что он главная направляющая всего, что происходит в Лесном.

— Ты имеешь в виду реставрацию усадьбы?

— И реставрацию, и эти фокусы с осушением парка. И воскрешение старых легенд… Интересный человек этот твой родич, Сережа.

— А остальные там тебе, менее интересны? — задумчиво спросила Катя.

— Я не знаю, — Колосов вздохнул. — Суди об этом сама.

Плохо стало в доме. Ой плохо. Отстой, полный отстой! Леша Изумрудов ощущал это всем своим существом — и умом, и сердцем, и кожей. О смерти в доме не говорили. Но все ощущали ее присутствие.

Леша Изумрудов, со школьных лет писавший стихи, сравнивал жизнь человеческую с искрой, вспыхнувшей и погасшей. Сравнение было избитым, но он этого не замечал. Наверное, потому, что собственную тлеющую искорку внутри себя он ощущал дочти реально. И всячески старался поддержать ее горение. Поддержать любыми доступными способами, вплоть до самых радикальных.