Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я повернулся и увидел лейтенанта Кротова, зажимающего простреленную руку.
– А я вот, похоже, все, – сказал княжеский офицер.
– Ничего, дядя Витя, мы еще повоюем, – подбодрил его я.
Лейтенант со стоном опустился рядом с отцом.
Я вылез из кювета на дорогу, замахал руками, закричал: «Санитары, сюда!»
– Геройский у тебя парень растет, – услышал я слова Кротова, обращенные к отцу, – на глазах взрослеет… Хороший из него вояка получится…
Через некоторое время порядок в обозе восстановили. Раненых перевязали, мертвых отнесли поближе к сгоревшему лесу, способные держать оружие бойцов заново приписали к ротам и отделениям.
Разбитые подводы чинили всю ночь, всю ночь отец освещал прожектором из поискового набора пространство вокруг лагеря, а десятки стволов целились в световое пятно.
Наутро стало ясно, что нового нападения не будет. Убитых спешно похоронили в общей яме, забив каждому в грудь осиновый кол, зловонные останки вампиров сгребли в кучу, забросали обугленными деревяшками из леса, обломками телег и подожгли.
Разведка амазонок нашла поодаль пару тентованых трехосных КамАЗов военного образца и командирский УАЗ-469. Оказалось, что немертвые имели свою, параллельную дорогу. И, судя по ее состоянию, активно ей пользовались. По ней они обошли колонну и устроили засаду.
На грузовиках был запас топлива, запасных частей и покрышек. Поговаривали, что на бортах машин располагался вампирский арсенал, включая гранатометы и заряды для джаггернаутов, переделанные в мины.
Но воительницы отдали князю только автомобили, поскольку сами не умели с ними обращаться. Механики владимирского войска быстро разобрались с подарками, и новые единицы техники гордо двинулись впереди колонны.
Плотники навели новый мост через Царь-овраг взамен сгоревшего, и вот уже к полудню следующего дня мы были на своей земле. Я клевал носом, отец, замотанный бинтами, спал. Лишь дядя Федор, донельзя довольный тем, что его лошаденка нашлась, называл Маруську и ласточкой, и кормилицей и королевишной.
– Стой, привал, – пронеслось по колонне.
Дядя Федор принялся набивать самосадом свою коротенькую глиняную трубку.
Издалека раздалось удалое «Геть с дороги!» и цокот копыт. Князев вестовой подлетел, спешился и почтительно обратился к отцу:
– Господин архивариус, великий князь Иван Васильевич требуют вас к себе.
– Хорошо, я буду.
– С сыном требуют…
– Приду с сыном.
– Сказано «на колесном ходу доставить».
– Пожалуйста, – удивленно пожал плечами отец.
– Но! Пошел, пошел! – заорал посланник, сгоняя телеги на обочину.
Его величество князь Владимирский расположился со своим штабом на поляне, рядом с дорогой, чтобы отпраздновать успешное окончание похода.
Иван Васильевич умел устраиваться со вкусом. Из свежих бревен были срублены столы и лавки, разложены дорогие скатерти, расставлены посуда и снедь. Весь двор владыки расположился там.
Увидел я и Ганю, на почетном месте по левую сторону от его высочества. Князь уже успел пропустить пару чаш медовухи и пребывал в благодушном настроении. Он лично вышел встречать отца, оглядел его с головы до ног, сгреб в охапку и облобызал – да так, что бинты съехали папе на лицо.
– Герой, герой, – гаркнул он. – А я думал, архивариус у меня – чернильная душа, только пером строчить умеет. Что ж ты раньше молчал, что средство против упырей знаешь?
– Это не я, – ответил отец, – пытаясь освободить глаза от повязок.
– Не ты?! – рявкнул князь. – А кто?!
– Мой сын, Даниил.
– Все равно герой, двоих кровососов завалил… Покажись, молодец, – громогласно объявил светлейший, обращаясь уже ко мне.
– Концепольский Даниил Андреев, – объявил я, выходя из-за спины отца.
– Даниил Андреевич, значит. Вот ты каков… – сказал князь, внимательно разглядывая меня. – Ну и кто тебя надоумил, отрок?
– Видение мне было, как надо эту мразь решить, – в который раз я произнес правдоподобную ложь.
В самом деле, не объяснять же пьяному царьку, мнящему себя владыкой своих подданных, про голоса, которые советуют, как надо правильно поступить, и про сны с картинками прошлых жизней других людей.
– Чего же ты хочешь, отрок? – изрек князь. – Любые три желания исполню! Слово князево!
– Можно я подумаю? – спросил я.
– Подумаешь? Каков, однако, – князь обернулся к штабным и громко заржал. – Основательный шельмец. Люблю таких!
– Ну давай, давай, – зашептал сзади дядя Федор, – а то ведь передумает. Денег проси, дом, скотину… А то ведь живете, прости господи, голытьба – голытьбой.
– Я хочу, – тут сердце у меня ушло в пятки от сознания собственной смелости, – хочу, чтобы я сам, отец мой, брат мой и все наше потомство были свободными до скончания веков.
Вздох ужаса пролетел над поляной.
– Еще хочу иметь право носить оружие, чтобы защищать свою свободу от любого, кто на нее посягнет, так же, как и отец мой, и брат мой, и все наше потомство.
Я увидел, как наливаются кровью глаза князя, как пальцы судорожно сжимают плеть.
– И еще хочу, – тут мой голос поднялся до крика. – Хочу дочь твою, княжну Рогнеду, в жены взять!
– Дурак ненормальный! – взвизгнула Ганя и опрометью бросилась из-за стола.
Князь попытался было вытащить плеть, но тут его сломал приступ дикого, необоримого хохота.
Смеялись все. Кто-то сел мимо скамьи и теперь валялся по земле, пачкая дорогую одежду, не в силах справиться с конвульсиями.
Дуболомов-старший опрокинул блюдо с поросенком и теперь дубасил пудовыми кулаками в подливку и кашу, забрызгивая себя и соседей. Позади тоненько хихикал дядя Федор и пофыркивал, стараясь остаться в рамках приличия, отец.
Вдоволь насмеявшись, князь поднял руку, призывая к тишине, обвел взглядом, туша смешки не в меру развеселившихся подданных. Обошел вокруг меня, приблизился. Посмотрел в глаза.
Я выдержал его взгляд. Я понял, что ведь это именно его я видел плачущим, с перемазанным бог знает чем лицом, прячущим голову в неглубокой ямке, закрывающим затылок и орущим от невыносимого ужаса.
Иван Васильевич опустил глаза, отвернулся. Сделал пару шагов взад и вперед, снова обошел меня кругом. На его лице явственно читались те кары, которым он хотел меня подвергнуть, страх за репутацию мудрого правителя и оценка той пользы, которую я мог бы ему принести.
– Писаря сюда, – негромко произнес князь.
Появился писарь.
– Пиши! – приказал князь и начал диктовать:
– За проявленное мужество и решительность отрока Даниила Андреевича… так и пиши, крючкотвор, «Андреевича»… Концепольского жалую я именным оружием, взятым им на поле боя.