– Стой! Не нужно… – Пленник явно боролся с собой. – Я не уверен, что хочу его видеть.

– Он сейчас уже старик, – тихо сказала Хенна, глядя прямо в лицо магу, – и уже много лет проводит в кресле, после того как ему откусил ногу мезолиск. И он сделал за свою жизнь много хорошего – и много ошибок, за которые сполна раскаялся и понес залуженное наказание, но помилован, потому что его храбрость и добрые дела все же перевесили. Последнее время он совсем плох, потому что на наш мир обрушилась новая беда, а у него не хватает сил повернуться к ней лицом с мечом в руках, как прежде. Я тебя прошу от имени всех, кого он спас и уберег в чужом мире, и от имени их детей и внуков – не отказывай ему в этом свидании.

На этот раз пленник думал чуть дольше, и даже отвернулся к стене, словно мы могли что-то рассмотреть под накидкой, которую он снова набросил на лицо.

А потом, так же не оборачиваясь, мрачно заявил:

– Я даю тебе одну попытку. Если он не захочет сюда придти после первого предложения, ты больше не будешь настаивать.

– Согласна, – кивнула я деловито, стараясь скрыть вспыхнувшую в сердце радость, и, закрыв окно в саркофаг, сразу же открыла его в знакомый кабинет.

Старый повелитель сидел у распахнутого окна в своем инвалидном кресле, закутанный в несколько одеял, и с тоской смотрел на кружившие в воздухе снежинки, а по его щеке ползла одинокая слеза.

– Бердинар? – встревожилась я. – Можно узнать, кого ты тут оплакиваешь?

– Таресса? – недоверчиво вглядывался он в окно выцветшими глазами. – Ты где? Ковен сообщил…

– Ложная паника, – бодро объявила я, не желая признаваться, что проблема пока так и не решена. – Я пришла позвать тебя на прогулку – как, не против?

– Открывай, – даже не задумываясь, скомандовал он, и сфера скользнула прямо под колесики кресла.

Крепкие руки моих деверей выхватили его в этот мир, и я, облегченно вздохнув, захлопнула дверь.

– Да тут и вправду можно прогуляться, – живо оглядел повелитель нашу разномастную компанию. – Всем светлого дня! Что от меня требуется?

– Сначала выпить чего-нибудь успокаивающего, – объявила Хенна и полезла в свой кошель за снадобьями, но Вандерс вдруг ее остановил.

– Позже. Насколько я помню, добрые белые маги обожают завязывать все свои клятвы и ловушки на крови, причем собственной. Боюсь, тут именно такой случай. Так что нам понадобится его кровь; и нежелательно, чтобы в ней были какие-то зелья, иначе замок не сработает.

– Мастер Харденз? – полуутвердительно кивнул колдуну Берди, но Дэс вдруг решил, что пора поставить точку в выяснении отношений:

– Это Вандерс, белый колдун и мой родной отец.

Девери что-то возмущенно зашипели, сам свекор сморщился, как будто выпил разом стопку уксуса, но все же смолчал, и я постаралась подавить рвавшийся наружу ехидный смешок. Похоже, так резко с ним еще никто не расправлялся.

– Да? Очень приятно. Так что нужно делать?

– Вот тут я вижу письмена, – указал свекор на верхушку камня, – но они скрыты заклинанием невидимости. Я могу снять его на пару секунд…

– Лучше пусть дух снимет или скажет, что там написано, – не выдержала я. – Неужели он за столько лет их не рассмотрел?

– Там написано, – безразлично сообщил трехметровый монстр, – «чего одному нужно малость, другому хватит лишь целого».

– Точно, – расплылся в ядовитой усмешке колдун. – Именно так и могли поступить истинные белые. Давайте, повелитель, доставайте ваш кинжал и мажьте своей благородной кровью этот валун. Боюсь, совсем малости не хватит, после того как мы недавно добавили ему магии.

– Подтолкни кресло, – кивнул Берди Терезису, и парни вмиг приставили его к валуну.

– Тебе не жаль крови для неизвестного пленника? – сказал вдруг гигантский пупс, и я могла бы поклясться, что это не его слова.

– Нет, – просто улыбнулся старый правитель, – если это нужно моим друзьям, я отдам с удовольствием сколько нужно.

– А если тебе скажут, что там твой старый враг? Или человек, который ненавидел тебя много лет? – упорствовал дух.

– Если это так, – горько усмехнулся эвин, – я отдам кровь с еще большим удовольствием, и всю до капли. Потому что во всем неисчислимом сонме миров есть только один, где меня могут ненавидеть за свершенное шестьдесят лет назад. И я готов заплатить за свои ошибки чем угодно.

Со свойственной его расе быстротой старик выхватил маленький кинжал, умело провел им сразу по нескольким пальцам и начал везде, где доставал, рисовать раненой рукой страшные кровавые узоры. Дэс прижал меня к себе, попытался оградить от этого зрелища, и я подчинилась, но из нестерпимого любопытства все же немного подглядывала. А когда заметила, что алые капли, стекающие по камню, не падают на землю, а впитываются в шероховатую поверхность, и она становится рыхлой и редкой, как подтаявший снег, и начинает осыпаться ржавым песком, вовсе уставилась во все глаза.

Это же такой редкий случай! Я потом всю жизнь жалеть буду, если не посмотрю, как встретятся братья, которых разделило когда-то всего одно несказанное слово и шестьдесят тяжких лет. И вдруг мне стало стыдно. Я-то, конечно, буду жалеть, но ведь Кантилар и Найк будут завидовать нам и жалеть в сотни раз сильнее.

Рванувшись из рук мужа, махом открыла дверь в кабинет повелителя и, стараясь особо не разглядывать похоронные рожи воинов, резко скомандовала:

– Все сюда и не шуметь!

Найк прыгнул первым, мигом оказался рядом, схватил за руку, потеснив Дэса, но муж спорить не стал, только шикнул. Остальные тоже не отставали от моего брата – молниеносно ввалились в дверь плотной толпой.

Наверное, этот мир уже многие сотни лет не испытывал такого нашествия, и хозяин дернулся было, сверкнул зеленоватыми белками, но сразу замер. Замерли и эвины, вставшие тесной кучкой вокруг магов, делавших им знаки не шуметь, а я торопливо открыла дверь в ковен и повторила ту же команду.

Как ни обидно, маги раздумывали дольше, и я пустила только пятерых, самых решительных, очень удивившись, что Вик оказался среди них.

А потом сразу протиснулась вперед, к самому креслу Бердинара, и поняла, что едва не пропустила самого главного. Весь камень уже осыпался, и теперь, что-то тихо и исступленно бормоча, Берди водил израненной рукой по черному, в рытвинах и окалине, металлу саркофага. И даже не сразу заметил, как с другой стороны камеры открылась дверца, и из нее, неловко путаясь в длиннополой черной рясе, вылез горбатенький хромой старичок и, придерживаясь рукой за стенку своей тюрьмы, поковылял на нетвердых ножках к повелителю.

Тот обнаружил брата, лишь когда на полянке воцарилась звонкая от напряжения тишина. Лишь шорох водопада да шарканье обутых в потертые опорки ног нарушали величественное безмолвие окружающего нас мира.