– Жаль, но я не знаю правил.

– Научиться играть не так уж сложно. Я могу принести шахматы в следующий раз, если пожелаете.

Джейн протянула фигурку гостю.

– Вам не следует разлучать королеву с ее друзьями до нашей игры, мистер Беллами. Это жестоко.

– О, но ведь это королева, миледи: сильнейшая фигура, которая может двигаться в любом направлении, а также вполне способная постоять за себя.

– Однако выигрыш в игре определяет король, ведь так?

– Совершенно верно. – Беллами протянул руку за фигуркой, но неожиданно обхватил вместе с ней кисть Джейн. – Если король потерян, то и партия проиграна. Вижу, вы все-таки разбираетесь в шахматах.

– Совсем чуть-чуть, только в том, что касается исхода партии.

Вскоре Беллами покинул ее, пообещав вернуться с шахматной доской и комплектом фигур. Джейн проводила его улыбкой, хотя на душе у нее так и не потеплело, несмотря на выпитый чай.

Нет, она явно не королева. Ей не хотелось оставаться одной. Она желала, чтобы подле нее стоял кто-то сильный, на кого можно положиться. И во всем мире был только один такой человек – Эдмунд. Наверняка его глубоко уязвил ее поступок. Но все-таки, может быть… Не выгонит же он ее из дому…

Эдмунд вернулся из палаты лордов поздно вечером голодный и уставший. Протягивая Паю плащ, шляпу и перчатки, распорядился:

– Пусть принесут в гостиную хлеб – хочу поджарить тосты перед сном.

Вместо обычного «да, милорд» Пай стоял и молчал, как рыба на суше открывая и закрывая рот. Эдмунд насторожился:

– Что-то вы бледный, Пай. Не заболели? Может, стряслось что, например, моя жена сбежала еще раз?

– Нет, милорд. Ваша жена… – Дворецкий сглотнул. – Ваша жена украшает гостиную.

Эдмунд выронил трость, и та со стуком упала.

– Какого дьявола!

Спешно поднимаясь по лестнице, он гадал, что его ждет: Джейн, покорная, раскаявшаяся, станет умолять его снова принять ее под свою крышу или, напротив, разъяренная, начнет крушить мебель?

Не произошло ни того ни другого. Джейн как ни в чем не бывало, забравшись на диван, прикрепляла веточку остролиста к картине. По всей видимости, она этим занималась уже давно, поскольку на всех картинах красовался остролист, а на камине висел венок.

Эдмунд громко кашлянул. Джейн обернулась и, бросив на него взгляд через плечо, спокойно сказала:

– О, наконец-то, Эдмунд. Что-то ты сегодня припозднился.

Она спрыгнула, все еще с веточкой в руке. Платье ее запылилось, волосы растрепались.

– М-да… – Неожиданно у него пересохло в горле, и, прежде чем продолжить, он опять откашлялся. – Лорд-канцлер не особенно заботился о краткости. Дьявольски длинный выдался денек. Но парламент не будет заседать в выходные, так что у меня будет время отдохнуть.

Она молча смотрела на него.

– Ты победила, Джейн, но все же я спрошу: зачем ты здесь? Ты… вернулась?

– Ненадолго. Я подумала, что тебе надо поднять настроение перед праздниками. Как, неплохо получилось? – обвела она широким жестом комнату.

– Значит, ты пришла, чтобы украсить наши картины остролистом.

– Твои картины, – поправила Джейн. – Я не должна была приходить.

Она хотела было выскользнуть из комнаты, но тут в дверь постучал слуга. Эдмунд взял блюдо с хлебом и длинную вилку для тостов, придвинул к камину стул и сел, ломая голову, как быть с гостьей, которая вовсе не должна быть таковой. Наверное, следует соблюдать осторожность, чтобы не спугнуть.

Проткнув вилкой кусок хлеба, Эдмунд подержал его над огнем, а когда тот почти поджарился, спросил:

– Хочешь ли тост, Джейн?

Не поворачивая головы, он почувствовал, как она подошла ближе.

– Я не собиралась надолго оставаться.

– Ну что ж, не смею задерживать. Рад, что мы все же увиделись.

– Да, – сказала она после долгого молчания.

Вынув вилку из пламени, Эдмунд внимательно осмотрел тост.

– С одной стороны еще бледноват, да? Не позвонишь, чтобы принесли чаю?

Он едва удержался от улыбки, услышав, как Джейн вздохнула, прежде чем дернуть звонок. Передав распоряжение слуге, она повернулась к Эдмунду:

– Ваше приказание исполнено.

– Может, все-таки тост? – спросил он мягко. – Я, когда голодный, становлюсь раздражительным.

– Ты невыносим! Ладно, давай. – Она схватила идеально подрумянившийся кусок хлеба и уселась на стул рядом.

Пока Джейн хрустела тостом, Эдмунд начал обжаривать следующий кусок. Нельзя забывать, что это лишь временное перемирие. Какой-то странный импульс заставил ее вернуться, чтобы украсить комнату перед Рождеством, а потом снова убежать. Аромат теплого хлеба, чуть сладковатый, и запах Джейн отчего-то причинили боль в непривычном месте – в сердце.

– Очень вкусно, – хрипло заметила Джейн.

– Спасибо. А ты великолепно украсила комнату.

Она хмыкнула.

– Понимаю, это глупо. Но у меня был сегодня ужасный день. Похоже, весь Лондон знает, что я ушла, и разразился настоящий скандал.

– Но ты же этого и хотела, так что могу тебя поздравить.

Джейн пожала плечами.

– Нет, это… хм, не особенно приятно. Вот мне и захотелось прийти сюда и украсить дом к Рождеству.

– О, конечно, надо вогнать нож поглубже.

Она замерла.

– Прости, Эдмунд. Я подумала, что должна как-то помочь.

– Понятно. Ты думала, что я перестану переживать, если ты оставишь мне парочку рождественских украшений?

Джейн уронила тост в камин.

– А ты переживаешь?

Эдмунд наклонился и подтолкнул хлеб поближе к пламени.

– Ты можешь взять этот. Он почти готов.

– Ты переживаешь?

Как же трудно смотреть ей в лицо! Ее ореховые глаза в отблесках пламени казались золотыми, волосы – огненными.

– Как я могу не переживать, Джейн?

Она нахмурилась.

– Это не ответ.

– Что ты согласна считать ответом? – Эдмунд почувствовал поднимающуюся волну раздражения и нетерпения, усталость давила на виски. – Ты как будто все время проверяешь меня, и я никогда не знаю, как себя вести. Если я говорю, что рад тебя видеть, ты думаешь, что я лгу. Если скажу, что раздражен самим твоим видом, то буду чувствовать себя настоящим злодеем. Может, верно и то и другое, а может, я не знаю, что и думать, и никогда не знал. Но я бы предпочел, чтобы ты осталась. Такой ответ тебя устраивает?