Джейн долго смотрела на него своими золотыми глазами.

– Тост горит.

Эдмунд выругался и стряхнул дымящийся хлеб на угли.

– Следующий твой, – сказала Джейн. – Ты до сих пор так ни одного и не съел.

– Какая ты заботливая.

– Ты даже не представляешь! Это еще что. Вот подожди: принесут чай, и я налью тебе чашечку.

– Ну, это несложно, учитывая, что я пью чай без каких-либо добавок.

– И тем не менее.

Слуга принес поднос с чаем, и Джейн деловито принялась греметь чашками. Наполнив наконец одну, она подала ее Эдмунду, но чай расплескался и залил блюдце.

– Подержи пока, – попросил он. – Сейчас дожарю, а то и правда умру от голода.

Она снова села рядом, пристроив чашку с блюдцем на колене и обхватив пальцами.

Эдмунд сосредоточился на куске хлеба. На вилке. На углях.

– Почему, Джейн? Почему ты пришла сегодня?

– Я ведь уже сказала. У меня был ужасный день, и я хотела сделать что-нибудь полезное. Разве с тобой так не бывает?

– По-твоему, очень хорошо видеть жену урывками и радоваться этому мучению каждый раз, когда ей взбредет подобное в голову?

– Тебе мучительно видеть меня?

От яркого пламени у Эдмунда слезились глаза.

– Иногда очень приятно: я тебе уже об этом говорил, – но ты никогда ничему не веришь.

– Я тебе верю.

Он чуть не уронил вилку.

– Ох, позволь мне дожарить наконец этот тост. – Джейн потянулась к вилке, блюдце качнулось, и чай вылился на платье.

– Черт! – воскликнули они одновременно и тут же рассмеялись.

– Давай так, – предложил Эдмунд, – я тебе – вилку, а ты мне – чашку.

Он передал ей тост и забрал чай, и только отпив немного горячей жидкости, понял, как хотел пить. Они сидели в тишине, пока Джейн не передала ему тост.

Эдмунд взял его, но, вместо того чтобы поблагодарить, почему-то сказал:

– Думаю, ты могла вернуться. Совсем. Здесь столько твоих вещей!

Джейн выглядела озадаченной.

– Например?

Он качнул головой в сторону столика с китайской вазой.

– Например, эта ваза – она ведь так тебе нравилась. Или лошадь, которая сейчас набивает бездонное брюхо сеном в конюшне.

– Вазу купил ты. Она твоя. Как и лошадь. Я даже ездить верхом не умею.

Эдмунд чуть не захлебнулся чаем.

– Ты не умеешь ездить верхом?!

– Я хотела, чтобы ты меня научил, но ты никогда…

– Никогда что? Никогда не читал твои мысли? Никогда так и не узнал то, чего ты мне не сказала?

– Мне не следовало приходить. – Она попыталась встать, но он поймал ее за руку.

– Нет, Джейн. Мы должны – как ты говорила? – обсудить это. Ты злишься на меня по любому поводу, и я каждый раз обнаруживаю новые причины, прямо как археолог.

Она положила вилку, которую вертела в руках, на каминную полку и заправила выбившуюся прядь за ухо.

– Еще атлас – ты забыл о нем упомянуть.

Эдмунду вдруг захотелось вылить на нее еще не остывший чай.

– Это был подарок.

– Если ты покупаешь кому-то подарок, то это еще не значит, что этот кто-то его хочет.

– Но ты его хотела.

Джейн громко фыркнула.

– Это не ответ, – обиженно заметил Эдмунд. – Если так на все смотреть, то и тебя я тоже купил, но ты все равно сбежала.

Он надеялся на взрыв гнева, но Джейн только вздохнула:

– Да, ты мной владеешь, и я постоянно об этом помню.

Она опять выбила почву у него из-под ног.

– Нет, Джейн. Есть покупки и есть подарки. Все, что я купил для тебя, – это подарки, и они твои, и цена ничего не значит.

– Значит, для меня… – Она поворошила угли тостовой вилкой. – Просто я опять оказалась у тебя в долгу.

Эдмунд удивленно рассмеялся.

– Ты в долгу у меня?!

– Десять тысяч фунтов было до того, как мы поженились и ты начал делать мне подарки. Плюс проценты.

Эдмунд вскочил на ноги, швырнул чашку в камин и, уставившись на нее, проскрежетал сквозь зубы:

– Ты меня оскорбляешь, превращая нашу совместную жизнь в сведение баланса. Я не веду записей.

– Зато я веду. Иначе откуда я узнаю, что долг выплачен?

– О чем ты говоришь, ради всего святого?

Эдмунд прижал руку к виску. Головная боль усилилась, вытеснив боль в животе, и то хорошо.

– Ты оставила этот дом, потому что считала себя моей должницей? Значит, как только долг будет выплачен, ты вернешься? Ну, раз уж ты здесь, я хотел бы знать, как ты собираешься раздобыть эти десять тысяч фунтов, потому что, сколько бы я об этом ни думал…

– Что? Договаривай, раз начал! – Джейн тоже вскочила на ноги и уставилась на него. – О чем ты думал?

Эдмунд глубоко вздохнул.

– Я думал, что ты можешь сделать все, что захочешь, в том числе и раздобыть десять тысяч. Но при этом ты наверняка подвергнешь себя опасности. А этого, дорогая, я никак не могу допустить.

Джейн отпрянула.

– Как ты опять добр! Не могу спорить с тобой, когда ты так добр.

– В таком случае нам вообще не стоит спорить, потому что я добр всегда.

– Я имею в виду – действительно добр, как будто… – Джейн отвернулась. – Как будто я для тебя что-то значу.

Эдмунд знал, что ей не понравится, если просто ответить «конечно значишь», поэтому спросил:

– Почему ты думаешь, что это не так?

Джейн напряглась.

– Памятуя, как ты отреагировал на одну сказанную мной фразу в брачную ночь…

– Что ты меня любишь? – Эдмунд коротко рассмеялся. – Ну, за это можно и простить!

Джейн с болью в глазах продолжала смотреть на него, и он понял.

– Значит, нельзя? Ты не простила меня за то, что отвернулся, ведь так?

– А ты? Ты меня простил за то, что сказала?

– Любовь – это не то, за что надо просить прощения, Джейн. Она… – Эдмунд запнулся, пытаясь подобрать нужное слово, нахмурился. – Не знаю. Я ничего не знаю о любви.

– Это я уже поняла. – Джейн села на стул. – Эдмунд, я оставила тебя, потому что ты никогда не полюбил бы меня. Больше того, ты даже не хотел, чтобы я любила тебя. Сначала я думала, что проблема во мне, что ты почему-то чувствуешь ко мне отвращение.

Он резко выпрямился.

– Ничего подобного!