– Помнишь, когда ты мне ее принесла?

– Здесь была твоя семья.

– Не знаю, как именно Ксения поняла, что в папке, которую ты держала в руках, но на следующий день она пришла ко мне. За ней не следил, и она могла пробраться в кабинет и скопировать.

– Про компромат она узнала от меня. Я, – запинаюсь, так дерьмово себя еще не чувствовала, – хотела, чтобы она помогла избавиться от тебя, когда мы встретились на мероприятии. Я проболталась, что на каждого человека найдется компромат. И сказала про папки. Но я их не показывала. Клянусь.

Резко подскакиваю со стула. Мне важно, чтобы Макс поверил мне. Так важно, что задыхаться начинаю от потока слов.

– Ляль, несложно в голове сложить два плюс два. А Ксения всегда была хитрой и догадливой.

– И что будешь делать?

– Ну, она моя сестра. Только в нашем доме ее видеть я больше не желаю.

Киваю в знак согласия, и повисает недолгое молчание.

– А что ждет нас? – тихо спрашиваю.

Пальцами цепляю край рукава и оттягиваю его. Сейчас мне становится зябко.

Ответа жду целую вечность.

– Что нас ждет… Ты моя жизнь, Ляль.

Стук сердца проносится во всем теле, я сама превращаюсь в один долгий гулкий стук. Биение сильное, болючее, сковывающее.

Никогда не думала, что такие простые слова могут резать и одновременно приносить удовольствие.

Восторженно смотрю в глаза мужа, наполненные пудровой нежностью, на его губы, которые дарили внеземное наслаждение, на темно-русые волосы, что сейчас коротко подстрижены, и понимаю – он тоже моя жизнь.

Почему, чтобы понять эти истины, мы вынуждены были сначала уничтожить друг друга и причинить столько боли? Неужели нужно учиться оберегать чувства близкого человека?

Я не успеваю открыть рот, чтобы все это сказать мужу. Такие важные слова, вылетающие с опозданием.

– Слушаю? – обеспокоенно спрашивает Макс, ответив на звонок.

Молчание тонет в его диком частом дыхании. Я по выражению его глаз понимаю, что-то случилось.

– Я понял. Сейчас приеду.

Кладет трубку и смотрит немигающим взглядом куда-то в… пропасть.

– Что случилось?

– У отца инфаркт. Он в больнице, – ровно говорит, когда я чувствую, как Макс сейчас переваривает информацию, – прости, Оль. Мне нужно поехать.

Меня колотит едва ли не хлеще Кречетова. Не знаю, что говорят в таких ситуациях и как себя ведут. Но одно я знаю точно, оставить Макса я не могу.

– Едем вместе. Ты знаешь, в какой он больнице?

Кивает.

– Иди одевайся, а я сейчас вызову нам такси. В таком состоянии я не пущу тебя за руль.

глава 37

Оля.

В больницу забегаем. Макса догнать не могу.

Мы узнаем всю нужную информацию о нахождении отца Макса и поднимаемся на этаж в кардиологию.

Муж уходит искать кабинет врача, а я, замедлив ход, останавливаюсь. Мама мужа – Елизавета Павловна – сидит на скамейке, откинувшись на спинку, и смотрит в одну точку. Не могу продолжать скользить за Максом тенью, когда Елизавета сидит в таком состоянии. Одна.

Поправив сумку на плече, присаживаюсь рядом.

Тишина в коридоре такая, что дышать боишься, чтобы ее не нарушить. Любой шорох одежды расщепит пространство на тысячи острых осколков, которые вонзятся в важные артерии.

Ксении нигде не видно, хотя последнее, что бы мне сейчас хотелось, это выяснять с ней отношения.

Елизавета Павловна сидит и слегка раскачивается. Глаза красные, без косметики, отчего припухлость под глазами более отчетлива. Губы искусаны. Не представляю, что переживает эта женщина.

– Значит, ты опять с моим сыном? – скрипит не своим голосом. Даже пугает, и я неосознанно дергаюсь.

Да, это не время и не место для такого разговора. Мы не знаем, что произошло с отцом Макса. Общее горе должно же как-то сплотить? А я и правда считаю это общей проблемой и трагедией, как бы старшая Кречетова ко мне ни относилась.

– Почему у нас не получились нормальные отношения? – игнорируя ее вопрос, задаю свой.

Не собираюсь говорить, что я идеальная невестка, но я люблю Макса. Ее сын выбрал меня. И мы правда были счастливы.

– Когда любишь, не ломаешь, а чинишь, – еще более скрипуче и хрипло произносит, вкладывая всю боль и печаль.

Избитая фраза, которая заставляет поморщиться. Отворачиваюсь в тот момент, чтобы лишний раз не провоцировать. А потом я задумываюсь: может, и в ее супружеской жизни не все гладко было? Но как-то прожили они вместе с Виктором Ивановичем столько лет!

– А что, если на тот момент, мы просто не могли уже быть вместе?

– Значит, это не любовь, – упрямо говорит твердым голосом.

Я замолкаю. Спорить сейчас бессмысленно, да и у каждого в любом случае своя правда.

– Мне жаль, что это случилось с вашим мужем, – искренне говорю.

Сложно понять, что сейчас испытывает Елизавета. Я, например, даже прожив в четверо меньше с Максом, чем его родители, не могу вообразить, что со мной произойдет, если с мужем что-то случится. Это же… будет конец.

А свекровь сидит, аккуратно вытирает вновь скатившиеся слезы и… ждет врача. Вот так смиренно, не обивая пороги. Я бы сошла с ума, разнесла бы всех и вся, но… это я.

Елизавета думает и действует по-другому. Потому что мы разные. Возможно, осознав это, мы не ругались бы и не спорили до потери пульса раньше.

– Я видела внизу аппарат с кофе. Вам принести? – медленно поднимаюсь и вопросительно смотрю на женщину.

Кречетова не ожидала участия с моей стороны. И это минус. Мне. Точнее, той Оле, которая так и не смогла найти общий язык с родителями любимого человека.

– Если можно.

–