Боев, сука, со смеху бы помер, если бы узнал, что тут происходит за закрытыми дверями. Точнее, чего не происходит. Что я только и делаю, что хожу за своей погремушкой по пятам, оберегая, как сторожевой пес, снаружи, и просто давясь слюной день за днем наедине, а потом дрочу в душе, закусив до крови кулак, чтобы не орать как подорванный, когда кончаю, представляя, как это делает моя отрава.

— Может, ты мне хоть «Здрасти» сегодня скажешь? — проворчала Роксана, плюхаясь с облегченным вздохом на сиденье рядом со мной.

— Привет, Рокс. — Трогаться я не торопился. Сначала глазами жадными ее всю съесть. Бледная какая-то. Слишком. Не нравится мне это. — Денек тяжелый?

— Тебя это все не задрало еще?

— Что конкретно?

— Вот такая жизнь! — Она опять, судя по всему, умудрилась начать заводиться. После почти десяти дней нарочитого спокойствия мне это и все нутро согревало, потому что явно близился момент очередного прорыва, но и пугало. Это же бешеная погремушка, и хрен знает, в какую сторону ее рванет. — Работа-дом, дом-работа. Одно и то же каждый день. Это, бл*дь и есть реальная взрослая типа жизнь? Вот этого все хотят? Унылого, сука, дерьма по кругу? На кой это все нужно? В чем смысл? Чем это все наполняется? Как? Ну не может же быть, чтобы все люди добровольно желали в такую нудную срань впрягаться?

Так, похоже, я со своими этими условиями и гребаным воспитательным целибатом перегнул.

— Хочешь, массаж сделаю, как домой приедем?

Роксана повернулась, и ее глаза блеснули яростью и вызовом.

— Отсосать тебе хочу. Сейчас. Здесь.

Провокация, открытая, наглая, прямо брошенное в лицо «ну давай, откажи мне и дай повод сорваться».

Я оценил окружающую обстановку только краем глаза. Пустынная улица, поздний вечер, у меня окна тонированы, да и не насрать ли мне глубоко на все, кроме неотложной нужды моей погремушки. Стараясь скрыть, как дрожат от взявшей враз за горло лютой похоти руки, расстегнул ширинку и освободил из трусов потекший уже ручьем член.

Роксана задышала рвано, сглатывая, как от сильной жажды, мечась взглядом от моего лица к стояку и обратно. От обнаженного голода в ее глазах мне прострелило пах и поясницу, заставив толкнуться вверх и зашипеть от спазма в яйцах. Я ведь и просто от того, как она смотрит, кончить могу.

— А как же там твои «или навсегда или ни-ни»? — хрипло пробормотала она, протягивая руку обхватить меня.

— Так мы же не дома. Здесь правила эти не работают, — каркнул я, перехватывая ее запястье и потянув на себя. — Кроме одного. Первой кончишь ты.

Какое же я слабовольное п*здливое чмо! В гробу я уже эти правила видал! Беру все, что есть, каждую крошку. Вот только не остановлюсь, пока все до единой не заграбастаю.

Мне стоило только вдохнуть мгновенно заполнивший салон авто запах возбуждения Яра, чтобы разум, как по щелчку, переключился с бесившего все сильнее последнее время дерьма, которым вдруг стала казаться моя жизнь, на ту мучительную жажду секса, что изводила ежечасно после возвращения из проклятущего леса. Ладно, жизнь моя была дерьмом задолго до этого, почти всегда, просто теперь это было дерьмо иного качества. Работа увлекала, пусть и утомляла, но я справлялась все лучше, а значит, психовала по этому поводу гораздо меньше. Но вот эти, бл*дь, унылые молчаливые вечера… Такое чувство, что кроме работы, стоило ей начаться, у меня вдруг больше ничего и не осталось. Длинный практически сторонился меня, не предлагая потусить, и какого-то хрена я и сама ни на что не могла завестись. Будто у меня блок зажигания в башке оказался временно недоступен. Хотя не полностью. Вот на гризли он, зараза, срабатывал с полпинка, даже на мысли о нем, даже вот на его запах. Особенно на запах. Когда сидел на моем гадском диване изваянием, у которого только глаза ко мне как суперклеем присобачены и стояк то и дело начинает выпирать, реагируя на мои провокации. Член реагирует, сука, а сам медведина знай сидит себе. Хренов камень! Мне его так моментами хотелось, что аж слезы унизительные наворачивались и горло сводило. Сбегала в ванную, чтобы не взбеситься и не начать одежду зубами с него рвать, требуя отыметь. И это больше всего обозначивало некий пробел, дыру, недостаточность, образовавшуюся внезапно в моем существовании. Держалась, все больше погружаясь в мрачную трясину внутри, убеждая себя, что хорош, один раз навязалась, пришла, а он мне что? Вот условия свои бл*дские выкатил, ага. С чего это я должна опять уступать? Ему трахаться разве охота меньше, чем мне? Ха-ха! И с какой, собственно, стати ставить меня перед выбором: или секс, или безопасность для моего сознания? Кто право такое давал, и где тут справедливость?

Но сегодня просто бомбануло уже. Захотелось добить, расхерачить в клочья эту его брехливую невозмутимость. Да именно этого. Ровно до той секунды, пока чертов гризли не явил миру свой огромный хрен. Мне он его явил, мне-е-е, пусть сосет весь этот мир остальной! Стоящий уже колом и сверкающий в свете уличных фонарей протекшей смазкой. А у меня от вида этого вокруг позвоночника как спираль под током обвилась, изгибая, бедра с ягодицами конвульсивно напряглись, грудь и живот заныли. А между ног потянуло, разом намокло, набухло, готовое именно для него мгновенно. Оголодала мигом, вспомнив во всех мельчайших нюансах, какой он на ощупь, как у меня волосы шевелиться начинают, когда проталкивается в меня, распирая, переполняя.

Схватив меня за загребущую руку, Яр потянул к себе, одновременно сдвигая сиденье до предела назад с такой силой, что в нем что-то хрустнуло подозрительно. Едва очутившись на его коленях, я обхватила свободной рукой его затылок, невольно замычав от колкости коротких волос, что уже так хорошо знала, помнила, без чего мне было… пусто? Такая мелкая, незначительная херня, но неожиданно она получилась до безумия значимой. Сама напала на его рот, встреченная таким порывистым ответным движением, что тут же появился вкус соли и меди. И без этого меня ломало. Ощутила только сейчас, прямо в момент этого жесткого столкновения, но так отчетливо, что, жадничая отчаянно, вывернула из захвата гризли вторую руку, для надежности вцепляясь и ею в кожу головы Яра. Чтобы не сбежал, не отстранился, не лишил меня и капли этого вкуса, без которого я как больная вся была. Не целовала — поедом ела, вылизывала до судорог под ложечкой его рот, цепляясь пирсингом за зубы, отчего мой медведина взбрыкивал подо мной и стонал. Нет, эти звуки и стоном не назовешь. Гортанное, животное, просто нечленораздельное признание степени жрущей его похоти. Которая для меня, ко мне. Яр шарил по телу, куда доставал, тискал ягодицы, нырял ладонями под футболку, отпихивая лифчик со своего пути. Лапал сиськи, которые я буквально вталкивала в его руки, ерзая на нем, выгибаясь. Дышать было нечем, жара вдруг накрыла адская, но я всхлипывала и едва не скулила, прося совсем не о возможности получить больше воздуха.

Яр рванул мою ширинку, пропихивая кисть в мои джинсы, и сразу же, без промедления и осторожности накрыл лобок. Заорав, я вскинулась на нем, спину прошило импульсом острой сладости. Но ему этого оказалось мало, и он, не останавливаясь, проскользнул в меня сразу двумя пальцами, большими, шершавыми, заставив снова зайтись в хриплом крике. Мышцы внутри задергало, сжимая его во мне, желая его проникновения больше, глубже. Мой гризли заворчал сквозь зубы, вглядываясь мне в лицо. Веки отяжелевшие, взгляд как у одержимого, лоб в блеске пота, желваки побелевшие выперли.