Красовит пихнул дверь своей избы; изнутри донесся легкий шум. Наверное, кто‑то еще не спал. Старшая его жена, Ведана, с прочими женщинами толклась возле обчины, дома оставалась только младшая, Ясна, со всеми тремя детьми.

Когда Красовит шагнул в сени, одновременно с этим открылась дверь истобки и кто‑то едва не налетел на него.

– Ты, воевода? – раздался голос из полутьмы. – Ну, что там?

– А ты чего здесь лазишь? – недовольно буркнул Красовит. – Мальцов укачивал?

– Тебя искал! – с досадой ответил ночной гость. – Все ждал, когда же воротишься!

– Чего тебе с меня? – Красовит не хотел с ним разговаривать, поэтому делал вид, будто не понимает.

– Рассказывай! Как там? Оборотень же с ними приехал?

– Иди уж! В сенях я, что ли, с тобой говорить буду? – Красовит широкой грудью вытеснил его назад в избу. – Яска, света подай!

Молодая женщина торопливо зажгла от лучины два глиняных светильника на столе. Гость и хозяин уселись. Огненные отблески упали на их лица, и Ясна глядела поочередно на того и другого, будто удивляясь, как тут встретились эти два человека. Они были очень разными, и в то же время схожие черты резко выделяли их среди светловолосых кривичей и голяди. Оба были темноволосы, с густыми черными бровями, карие глаза в полутьме тоже казались черными. На скуластых лицах проглядывало иноземное происхождение матерей. Но гость, княжич Хвалислав, отличался более тонкими и красивыми чертами лица, был более строен. Красовит, лет на шесть старше его, был далеко не таким красавцем: грубоватое округлое лицо, высокий и широкий лоб, полуприкрытый кольцами жестких темных волос. На щеках и на лбу виднелись мелкие рубцы: еще отроком он однажды ездил с отцом на Юлгу‑реку и там переболел ужасной болезнью, от которой перемерло множество торговых гостей. Однако он выжил благодаря врожденному упрямству, которое в нем, пожалуй, было главным.

Хотя Хвалислав и считался заложником, запирать или стеречь его никто не собирался – а куда он денется, в такой дали от дома? Поэтому Хвалис жил почти как гость, бродил по берегу Днепра, вечерами заходил в гости и многим смолянам был любезен рассказами про угрянских оборотней или поход на Оку. Частенько он бывал и у Секача: здешние женщины уж очень его жалели: такой красавец, такого знатного рода, и такой несчастный! Большуха, воеводша Мечислава, уже не раз бранила Ясну и Ведану, что‑де слишком уж Хвалис у них засиживается. Красовит относился к княжескому пленнику как к бедному родичу из дальней веси, но и сочувствовал ему в глубине души. Кое‑что их роднило: оба рожденные чужеземными пленницами, они не имели в своей земле корней материнского рода и чем‑то напоминали одноногих среди здоровых.

– Приехал, вестимо, – ответил Красовит на вопрос Хвалислава. – С князем и княгиней молодой. Тот его братом величает: говорит, если бы не Лютомер, пропала бы его невеста.

– А Лютомер что? – мрачно допрашивал Хвалис, уже знавший, что его сводный брат теперь именуется князем угрян. – Он рассказывает что‑нибудь об отце? Как он умер? Что с моей матерью?

Его голос дрогнул. Замиля и раньше, в благополучные времена, нередко опасалась, что если Вершина умрет раньше, то ее определят в посмертные спутницы. Обычно для этого выбирают рабынь помоложе и покрасивее, но она отлично знала, как мало любят ее в Ратиславле и как рады будут от нее избавиться. Еще и поэтому Хвалислав так мечтал стать князем – чтобы уберечь мать от этой ужасной участи.

– Худо с твоей матерью, – прямо ответил Красовит, который особо не умел проявлять сочувствие.

– Они ее убили! – вскрикнул Хвалислав и в отчаянии вскочил с места. – Я пойду и убью этого гада! Я ему отомщу!

– Да сиди ты! – осадил его Красовит. – Не убивал ее никто. Она того… с ума сошла.

– Это как? – От неожиданности Хвалис действительно сел.

– Лютомер сказал, у Вершины какой‑то подсадной дух был. Испортил его кто‑то. Говорят, по приказу твоей матери испортили. Или врут?

– Сами они испортили… – Хвалислав отвел глаза, впрочем, не надеясь, что Красовит ему поверит.

– Духа, говорит, Лютомер изгнал. Да твоей матери он и достался.

– Что?

– В нее тот дух и впрыгнул. Она теперь и… того.

– Я… – Хвалислав раскачивался, будто порывался не то куда‑то бежать, не то биться головой об стол. – Ну, оборотень проклятый! – Наконец он взял себя в руки и грохнул кулаком об стол. – Они ее испортили! Он нарочно это сделал! Он так решил от нее избавиться! Да уж лучше бы убил! Он нарочно это сделал, чтобы мне отомстить! Чтобы больше ему было некого бояться! Отец все равно что мертвый, мать без ума, сын за тридевять земель! Теперь он там полный хозяин! Матушка моя бедная! – Он закрыл лицо руками. – Всю жизнь была одна, беззащитная, горемычная, а теперь у нее даже ум отняли! Не увижу я ее больше!

– Может, еще увидишь. Тебя же князь обещался три года всего держать. А непосильным трудом тебя не загружают вроде.

– Да она‑то проживет ли три года? Подсадной дух из человека силы тянет, сушит, пока всего не высушит. Так и умрет она там, меня больше не увидит!

– Ну, судьба! – Красовит развел руками. – Нечего было с порчей баловаться. А я туда поеду скоро, – добавил он, помолчав.

– Куда – туда? – Хвалислав отпустил ладони и взглянул на него.

– На Угру на вашу, чтоб ее… Наш князь с вашим князем сговорился против вятичей на нижней Угре городок крепкий поставить и воеводу посадить. Я и есть тот воевода! Сейчас только узнал. А не валял бы ты дурня с твоей матерью, ты бы был тот воевода порубежный! – отрезал Красовит. – Ну куда вы лезли, черноокие мои! Думали, Вершина тебя князем назовет? Да он бы и назвал, коли из него та подсадка разум выпила, но род‑то признал бы тебя? Племя признало? Против детей от княгини? Не смеши! Во всей Нави столько подсадных духов не набрать!

– Но у вас‑то Зимобор одолел детей от княгини! – горячо выкрикнул Хвалислав. – И племя его признало, а его мать совсем низкого рода!

– Она все‑таки свободная была, от честных родителей, и нашего, кривичского корня. И Зимобор у старого князя был старший сын. А ты что? Лютомер – старший, и мать его – из князей. Пустое дело твоя мать затеяла с той своей заморокой, и тебе не помогла, и себя погубила! Знал бы ты свое место, дружил бы со старшим братом и из воли его не выходил, глядишь, он бы тебе какой городок отдал, имел бы ты достаток и уважение, женился бы и свой бы род после себя оставил. А теперь сиди тут вот – ни рало, ни кочерга!

– Он все равно хотел от меня избавиться!

– От меня князь тоже хочет избавиться! Но воеводой послать или в холопы продать – не одно и то же, а?

– Я не холоп!

Красовит только молча посмотрел на него. «А кто?» – говорил его взгляд. Об участи Хвалислава между князьями было заключено только одно соглашение: не выпускать ранее чем через три года. Но если бы Зимобор вздумал продать своего собственного, захваченного в сражении пленника, никто не вправе был бы его за это упрекать.