Назавтра, когда Торлейва уже не было в Киеве, Малуша жалела, что все же не вышла. Но вскоре сообразила, что грустить особо не о чем: Эльга ведь отправила его с дружиной Одульва, который едет не в Царьград, а только в Протолчу, за пороги, чтобы встретить там греческих послов. Вместе с Одульвом и послами он и вернется, а этого Эльга ждала намного раньше, чем возвращения Вуефаста и купцов. «Если они приедут, эти твои греки, – насмешливо говорил Святослав. – А то проторчат отроки понапрасну в Протолче до самого снега…»

Малуша надеялась, что он неправ, но поневоле боялась, что так и будет. В Святославе была истинно княжеская уверенность, отчего каждое его слово казалось весомым, как приговор судьбы. При мысли о нем Малушу пробирала дрожь: в Святославе ей виделось нечто пугающее, но в то же время притягательное; от его безразличия ее душила досада, а ум все же невольно выискивал способы обратить на себя его внимание. Кто она для него? Служанка матери, младшая ключница, невидимый дух при погребах и кринках. Даже кошка, которую Сванхейд несколько лет назад прислала Эльге в подарок из Хольмгарда, занимала его больше.

Куда приятнее было думать о Торлейве – он хороший человек, добрый и приветливый. Часто, занимаясь разными делами по хозяйству, Малуша вспоминала его глаза, широкую улыбку, и ей становилось тепло, как от мысли, что у нее есть друг. Тот, кто ее уважает и ценит, несмотря на эти вот ключи…

Северный обоз прибыл в Киев точно на Ярилин день. Уже назавтра к Эльге явился знатный гость – Ингвар сын Хакона, посадник ладожский. Малуша никогда раньше его не видела: в последний раз он появлялся в Киеве много лет назад, когда она была малым дитем и еще жила с родителями в Искоростене. Сама Эльга с тех пор встречала его лишь однажды и так обрадовалась, что даже прослезилась, обнимая рослого, как сам Мистина, золотобородого красавца с открытым и честным лицом.

– Посмотри, а это Малуша, – утирая слезы, Эльга высвободилась из его объятий и повернулась к девушке у голбца. – Ты ведь ее и не знаешь. Она Деляны сыновица.

– Да ну что ты? – Ингвар улыбнулся и подошел поцеловать девушку. – Ну, будь цела, племянница.

Изумленная Малуша даже не сумела ответить. Кто такая Деляна? Это имя она слышала в первый раз; неужели она не знает еще кого-то из своей родни?

Эльга поняла, что так потрясло Малушу.

– У отца твоего… – негромко начала она, явно не испытывая охоты об этом говорить, – была сестра Деляна. Она здесь, в Киеве, росла, была в тальбе – такой у нас был ряд с Доброгневом и Багряной. И когда Ингвар двенадцать лет назад здесь был, он на ней женился и с собой увез. Ты о ней и не слышала никогда?

Малуша покачала головой.

– Как же мне было слышать, если вы мне ничего не говорили?

– Она уже умерла, – добавил Ингвар, ласково положив руку ей на плечо, будто желая смягчить это известие.

И снова Малуша не нашла ответа. У нее была стрыйка… родная сестра отца, это значит, княжна деревская. Она была замужем за племянником самого Ингвара, Святославова отца, жила с ним в Ладоге, за тридевять земель, и там же умерла. До этого мгновения ничего не зная об этой женщине, Малуша не могла горевать об ее смерти – к тому же случившейся давно, поскольку Ингвар не носил «печальной сряды». Куда ярче в ее сознании вспыхнула другая мысль: вот еще одна семейная связь между ее отцовским родом и Олеговым. И ее саму отделяет от этих людей, князей и посадников, богатых и могущественных властителей, лишь едва заметная черта… Шириной вот с этот девичьий поясок, на котором висят три железных ключа, знаменуя ее подневольное положение… Не будь их, она уже могла бы быть замужем за князем или посадником. За кем-то вроде Ингвара – рослого, красивого, внушительного. Душа ее будто билась о стеклянную стену, не пускавшую туда, где ей надлежит быть.

Княгиня усадила Ингвара, стала расспрашивать.

– Госпожа Сванхейд жива, хотя здоровье ее за эту зиму совсем расстроилось, – говорил он, и теперь Малуша сама отметила: Сванхейд – ее прабабка из Хольмгарда, мать Мальфрид и бабка Предславы. Пережившая почти всех своих детей, она должна быть уже совсем старой. – Госпожа Соколина все летает, у нее родилась еще одна дочка в конце осени. Вестим хотел идти в этот поход со Святославом, но Сванхейд его не отпустила: сказала, вдруг помру, кто здесь будет управляться?

– А Прияну ты видел? – спросила Эльга, и Малуша вскинула глаза, услышав это имя.

– Видел, – Ингвар кивнул.

– Что она? Как дитя?

– Госпожа – или я должен сказать, княгиня? – здорова, и дитя ее тоже. Дитя уже говорит какие-то слова, хотя я, признаться, ничего не разобрал, – Ингвар улыбнулся. – Она… – он поколебался, – передала мне кое-что для князя… но ему я это уже сказал и, думаю, не будет беды, если ты тоже услышишь.

– Ну? – Эльга в волнении подалась вперед.

Малуша с трудом сдержала желание сделать то же. Ингвар говорил о первой жене Святослава, почти два года назад уехавшей в свои родные края, в Свинческ, вместе с их первенцем. Среди своих смутных мечтаний Малуша отмахивалась от образа Прияны – та легко могла бы вернуться в Киев года полтора назад, так, может, она и вовсе не думает возвращаться? Святослав никогда не говорил о Прияне, и от этого создавалось впечатление, будто он вовсе о ней позабыл.

– Прошлым летом князь передавал ей, что очень желает ее возвращения и ждет, – продолжал Ингвар, не подозревая, что эти слова как нож режут сердце молчаливой слушательницы у печи. – И она велела мне передать ответ: условие ее возращения князю хорошо известно, и она с большим нетерпением ждет, когда оно будет исполнено.

Это условие и Малуше было хорошо известно – как обоим княжьим дворам, на Святой горе и на Щекавице. Прияна отказалась возвращаться, пока в Киеве у Святослава живет другая жена – Горяна Олеговна. Она требовала ее удаления, но Святослав пока не мог решиться отослать правнучку Вещего. Эльга качала головой: она хорошо относилась к обеим молодым женщинам, к Прияне и Горяне, и Святослав против воли матери поставил их в положение соперниц. И как выйти из этого положения, неудобного и постыдного для всех, пока не знала даже мудрая княгиня Эльга.

Они говорили о чем-то еще, а Малуша сидела, застыв, с оледенелым сердцем и горящими от стыда щеками. У Святослава есть две водимые жены-княгини, и она преотлично об этом знает. Она просто закрыла глаза на их существование, позволила себе о них забыть, чтобы не мешали мечтать. Казалось бы, все к тому располагало: Прияна была далеко и многие в Киеве считали, что она никогда не вернется, а Горяну, Малушину тетку, Святослав не любил и браком с нею тяготился, что тоже ни для кого тайной не было. Но вот оказалось, что скидывать эти бусины с доски не стоит. Святослав ждал возвращения Прияны, но пожертвовать Горяной не решался даже ради этого своего желания. Эти две женщины, обе княжеского рода, боролись за место по левую руку от Святослава за его столом. О чем она-то размечталась, мышь погребная? Прияну он любил, хоть и не говорил об этом вслух, с Горяной вынужден был считаться. Малуша – девчонка, ключница, рабыня, пыль под его ногами! – была бы им такой же соперницей, как лучина Заре Вечерней и Заре Утренней. В то время как она воображала себя на месте той госпожи, с которой Святослав разделит будущую славу, сам он видел на этом месте другую госпожу, и звали ее Прияна. Отчаянно стыдясь самой себя, Малуша мысленно клялась, что выкинет эти глупости из головы и никогда больше не посмеет взглянуть на князя как на мужчину. И тем не менее снова встрепенулась, когда разговор зашел о близком походе.