– Беседы я тебе доверяю, матушка, – с насмешливым уважением ответил Святослав, откинувшись на спинку сиденья. – Ты ловка в переговорах, а я – в играх мечом и щитом, ведь я мужчина. Для того ты и ездила в Царьград, для того крестилась и стала дочерью Константина. Вот пусть теперь твой брат Роман и дарит тебе новые подарки, – он указал пальцем на беломраморный тронос, Романов подарок времен поездки.

В словах его была скрыта более жестокая насмешка, даже упрек. Крещение хоть и сделало Эльгу членом духовной Константиновой семьи, объединяющей всех христианских князей и королей, однако пользы Руси принесло пока немного. И Эльга знала, что польза эта должна появиться, иначе над ней будут смеяться и попрекать изменой богам.

– А я желаю тебе удачи во всех твоих ратных делах, – так же ласково ответила Эльга, хотя глаза ее похолодели. – Но только молю: будь благоразумен.

Святослав стиснул зубы. Эльга не просто так умоляла его воздержаться от похода на Корсунь: двухлетней давности попытка сходить туда оказалась очень неудачной, а неудача эта потянула за собой столько разных бед, что их последствия сказывались и сейчас. Красивой победой над старым Етоном Святослав отчасти искупил тот позор и убедил русь в своей удаче. Отчасти и ради этого его сборщики зимой старались выжать из бужан все, что только можно, не дожидаясь установления ряда, – ведь тот удачлив, кто богат.

– Теперь во мне старого Етона сила и удача, – напомнил Святослав. – Ему три века обещали, он, говорят, лет двадцать пять до того не дожил, да, Унемысловна? – он взглянул на Величану, и та кивнула. – Теперь и годы те – мои, и вся удача его, Одином дарованная, тоже моя.

И эти двадцать пять лет, на которые он твердо рассчитывал, сейчас казались неоглядно огромным временем, заключающим в себе тысячи будущих преданий.

– Дайте боги, чтоб и Етонов ум… – прошептал Мистина на ухо своему брату.

Малуша расслышала – или больше угадала – эти слова, потому что как раз шла вдоль почетного стола, наливая вино в серебряные и стеклянные кубки. Лют в ответ многозначительно улыбнулся, так же двинув правой стороной рта. Малуша шла дальше, исправляя свою службу и очень стараясь, чтобы руки не дрожали. Этот разговор, вернее, еще один из нескончаемых споров Святослава с матерью, взволновал ее до глубины души. Ей часто приходилось слышать такие споры – и в гриднице, и в жилой избе, здесь или на Щекавице, где жил князь. И он, и его мать – оба хотели для державы Русской силы, славы, чести и богатства. Но если Святослав шел к этому тем путем, что был проторен многими поколениями его предков, то Эльга выискивала новые. Святослав считал, что к этому ее вынуждает лишь женская слабость – ей ведь не суждено стать великим воином и склонить страны и народы под свой меч. А Эльга была убеждена, что время Харальда Боезуба прошло и нынешние державы строятся иными средствами.

– Да и не всякие смелые отроки, что уходят к морю, возвращаются с хорошей добычей! – шепнул кто-то рядом.

Малуша очнулась: она уже дошла до самого края того стола, где полагалось лучшее жареное мясо с пряностями и вино. Здесь сидели молодые родичи бояр и среди них Пестрянычи, Вальга и Торлейв. Это сказал Торлейв, причем именно для нее – вскинув глаза от кувшина, Малуша встретила его веселый взгляд.

– Да неужели тебе-то неохота на войну сходить? – поддел его Алман, младший сын Себенега.

– Я во Франконовурте зимой был, – Торлейв насмешливо и снисходительно взглянул на приятеля. – Каменные палаты и церкви видал – с гору величиной! Что мне теперь какие-то вшивые угличи! А вот что выйдет из того, когда и греки, и немцы наперебой примутся нас вере учить – вот на это я бы хотел поглядеть!

И снова бросил выразительный взгляд на Малушу, будто приглашал ее разделить это веселье.

– Грех тебе так говорить, ты же крещен! – Малуша с трудом сдерживала улыбку, но в глубине души была недовольна этими шутками.

Ведь речь шла не о безделице и даже не о добыче одного похода – об удаче Святослава, а с ним вместе и всей Русской земли. Спорили не просто князь и его мать – через них спорили боги. Спорили владычицы судеб, решая, куда и как тянуть нить всей руси и земли Русской. По пути Харальда Боезуба или святого Константина? Мечом и щитом создавать великую, невиданную еще в той части света державу или крестом и стилосом? Первый путь был всем хорошо известен, описан во множестве преданий, опробован и понятен. Он требовал лишь отважного, честолюбивого и удачливого вождя с сильной, многочисленной и верной дружиной. Второй был смутен, незнаком и непривычен. Даже сама Эльга, расспрашивая послов и слушая переданные ей речи Оттона, хмурилась, трепеща перед огромностью задачи. Из множества народов и языков выстроить единый империум, основанный на общности веры и укладе управления, было даже более сложной – и долгой – задачей, нежели мечом завоевать эти земли.

Малуша, часто бывая свидетельницей этих разговоров и споров, поневоле склонялась на сторону Святослава. Она верила: он завоюет все народы, до которых сможет дотянуться, станет величайшим воином и правителем… и счастлива будет та, к чьим ногам он бросит золото и шелка со всех частей света, чьи сыновья унаследуют это все после него. Поневоле воображение ставило ее на место той прекрасной девы, с которой Святослав захочет разделить свою славу и добычу. И себя в этих мечтах Малуша видела куда величественнее и красивее, чем была. Именно это указывало ей на несбыточность мечтаний, на то, как далека она, ключница, рабыня, от той будущей владычицы мира… И он на нее даже не смотрит.

Вздохнув, она бросила взгляд на Святослава… и вздрогнула: его пристальный взгляд ударил ее, будто стрела. Словно он угадывал, что отроки говорят о нем.

Опустив глаза, Малуша поспешно отошла со своим кувшином. Но сердце билось изнутри о грудь, едва не разрываясь от волнения.

* * *

Потом Малуша бранила себя: и чего убежала, надо было остаться, еще чуток поболтать с Пестрянычами. Пусть князь видит, что они не считают зазорным с ней словом перемолвиться, а ведь они родом не хуже самого Святослава.

Но было поздно: через пару дней обоз ушел вниз по Днепру. Малуша еще раз видела Торлейва – и он, и Лют на правах родичей приходили проститься с княгиней. Эльга улыбалась, глядя на братанича с чувством щемящей нежности в груди: уже несколько лет ей приходилось смотреть на подросшего отрока снизу вверх, как двадцать лет назад она смотрела на его отца, своего сводного брата. А давно ли, казалось, Хельги задерживался с дружиной в Корчеве, пока Ингвар и прочие ждали его в устье Дуная со всем войском, потому что хотел дождаться родов жены? И на вопрос «ну как?» с гордостью ответил «Торлейв», радуясь, что боги послали сына и что он имеет право дать ему имя в честь младшего брата самого Вещего? А теперь тот новорожденный – мужчина, знающий три языка, кроме родного славянского, мечтающий овладеть как следует еще и латинским, умеющий писать по-моравски и по-гречески. Сотням длиннобородых старцев об этом нечего и мечтать.

Разговаривая с Эльгой, Торлейв иногда посматривал на застывшую возле печи Малушу, и глаза его улыбались ей. Собираясь уходить, он слегка кивнул ей отдельно. А когда парень вышел, Малуша с трудом подавила желание тоже выйти и сказать ему несколько слов во дворе, не на глазах у княгини. Почему-то казалось, что он тоже этого ждет. Та невидимая нить натянулась и влекла за ним, сердце билось, но от волнения ноги онемели и Малуша не смела сдвинуться с места. Если она не выйдет – упустит нечто важное, чего потом не догнать; а если выйдет – это будет почти гласное признание, что он ей небезразличен… Однако ее подневольное положение делало такое признание еще более опасным, и Малуша осталась на месте. Даже в оконце старалась не глядеть, чтобы не увидеть его во дворе. Уехал так уехал…