Войдя в палату следом за княгиней, Малуша сразу заметила среди бояр, поднявшихся с появлением княгини со скамей, рослую фигуру Торлейва. И он тут же слегка подмигнул ей, как будто нарочно ее ждал, как будто они оба ждали этой встречи. Неужели он запомнил ничтожный случай в тот день, когда сочиняли грамоту? У нее было чувство, что между ними протянулась некая нить и по этой нити взоры их и мысли легко устремляются друг к другу. Малуша отвела глаза, подавляя улыбку, и встала позади прочих спутниц княгини. К этому времени она научилась находить пищу для своей гордости в том смирении, с которым она, будучи по роду знатнее всех женщин и мужчин в этой палате – не исключая и самой Эльги, – занимает скромное место служанки.

«Бог гордым противится, смиренным же дает благодать», – это она хорошо запомнила из проповеди отца Ригора. Гордый унизится, смиренный возвысится, – не раз говорил священник у Святого Ильи на Ручье, и Малуша, хоть и прожила на свете всего пятнадцать лет, уже убедилась на опыте, что это правда. Пока она оставалась на низком месте, но чем дальше, тем сильнее верила – впереди ее ждет возвышение. Бог увидит ее смирение и наградит.

Явился в гридницу и Одульв, хотя он в Царьград не ехал. Он с вышгородской сотней и с Торлейвом отправлялся вместе с обозом, но только до порогов. После новостей, привезенных в конце зимы из Оттоновых земель, Эльга была уверена, что этим летом Роман пришлет к ней уведомить о смерти своего отца и о том, что отныне он единственный василевс Романии. Хеландии, морские суда, были слишком велики, чтобы пройти порожистый участок Днепра, поэтому для встречи их княгиня выслала десяток речных лодий, а также своего боярина с дружиной – для почета и охраны послов.

Второй такой же обоз, как Вуефаста, с людьми и товарами из расположенных севернее земель – Верхнего Днепра и Волхова, – ожидался в Киеве только через месяц, чтобы пуститься вдогонку за первым и сменить его в предместье Святого Мамы близ Царьграда, в пристанище купцов. Прибытия этого обоза князь Святослав ждал с особым нетерпением.

– Ой, Иворович, скучная же тебе служба выпала! – посмеивался Святослав над Одульвом, когда грамоты были вручены и все уселись за столы. – До Протолчи вниз тащиться, там ждать невесть сколько. Может, эти греки ваши к жатве только подгребут, а может, и вовсе не будет их. Только вам и останется смотреть, как отроки посмелее через мимо вас к морю идут, а потом назад с добычей хорошей возвращаются. Может, все-таки с нами, а?

Малуша хорошо слышала эту речь – она стояла с кувшином возле верхнего конца стола, вблизи княжеского. Но даже когда она наполняла его стеклянный кубок, Святослав не поднимал на нее глаз. Будто ему, как в сказке, подают пищу и питье невидимые руки!

– Не сманивай его, – улыбнулась Эльга, хотя Одульв и три вышгородские сотни принадлежали ей и только она решала, куда им идти. – Он с этим посольством будет делать ничуть не менее важное дело. Дружба с греками нам приносит много серебра, паволок и прочего, – она указала на красивый серебряный кувшин в руках Малуши, в котором было разведенное вино, – каждый год. А что выйдет из похода на угличей, покажет только гадание.

– Истовое слово! Гадание! – горячо ответил Святослав. – У них двадцать лет по-настоящему никто не был! Когда, ты говорила, отец ходил к ним по дань в последний раз?

– Двадцать лет назад, – подтвердила Эльга.

– Даже чуть больше, – добавил Мистина, – это было еще при… еще до того, как вы киевский стол получили.

Он хотел сказать «при Олеге Предславиче», но не стал упоминать человека, которого своими руками спихнул с княжьего стола. Однако Малуша отметила это – ведь Олег Предславич был ее родной дед.

– Постой, я вспомнила! В ту осень тебе исполнился год. А сейчас… идет двадцать третий. Значит, двадцать один год назад.

– Вот! Двадцать один год никто не ходил в дань туда, где мой отец сам завоевал право на эту дань. Это как называется?

– Но ты же знаешь, почему туда не ходили! – воскликнул Мистина, которому, наряду с Эльгой, Святослав явственно обращал этот упрек. – После той трехлетней войны угличи ушли от Днепра на запад и сели между Бугом и Днестром. С тех, которые остались близ Днепра, дань забирали торговые дружины, когда проходили назад от моря.

– Но что там брали? По две куны в год со всех!

– Угличей в тех местах осталось мало. А если ходить к Бугу, оно того не стоит. Слишком далеко, и нужны лошади – поход получается дорогой и дань его не оправдывает.

– Можно брать людей! – крикнул Игмор. – И сбывать печенегам, даже везти больше никуда не надо.

– Людей берут один раз! На другой год эти места вымирают. А если облагать данью людьми – говорят, хазары кое-где пробовали брать в год по отроку или девице с двадцати дымов по жребию, – то смерды бегут оттуда, и местность опять вымирает. В дальние походы стоит ходить, если там есть что взять. При Олеге ходили даже на Гурган – там шелка, серебро, золото, утварь всякая, оружие! У угличей ничего этого нет.

– Я пойду и проверю, что у них есть, – с напором возразил Святослав. Он и раньше знал, что сторонники матери не одобряют задуманный еще пару лет назад поход. – Если ничего нет – возьму людьми, и все окупится. А дальше – шиш с ними, раз уж ходить туда часто слишком далеко. Мне нужны скоты. Все, кто не глух, уже знают зачем.

– Но наемники тебе дорого обойдутся, – ровным голосом ответил Мистина.

– Тебе придется особенно крепко держать их в руках, – подавляя досаду, добавила Эльга. – Если твои расчеты не оправдаются, если добыча будет не такова, чтобы их удовлетворить…

– То что? – Святослав сидя подбоченился и прищурился, будто подзадоривал сказать, что он-де не управится с собственными людьми.

– Я не хочу, чтобы получилось, как тогда со Свенельдом, – Эльга бросила быстрый взгляд на Мистину, и он ровно улыбнулся правой стороной рта, будто говоря: ну, было. – В тот раз они тоже слишком мало взяли, дружина роптала, и Свенельд повел их через Днепр – на Корсуньскую страну! Вот там он и взяли хоро-ошую добычу. И тоже больше людьми. Продали часть печенегам, взамен взяли коней и привели сюда их и челядь. Но Олег был очень на них зол, потому что тогда еще имелся договор с греками о дружбе от моего стрыя Олега. А он не хотел с ними ссориться.

– И ты боишься, что я тоже пойду на Корсунь и рассорю тебя с твоими греками любезными? – насмешливо продолжил Святослав.

– У нас есть с ними договор, который заключал твой отец, то есть все равно что мы с тобой, и там указано – не трогать Корсуньскую страну. Мы будем выглядеть очень дурно – как люди, не умеющие держать слова. А князь, не способный держать в узде своих воинов… – Эльга запнулась, – никогда не будет принят как равный в семье могучих держав и всегда останется в их глазах полудиким лесным князьком.

– Я способен держать в руках моих воинов. И все, что я делаю, я делаю для того, чтобы эти твои могучие державы признали мою силу. Не захотят добром, так я их заставлю.

– Не ходи на Корсунь! – убедительно произнесла Эльга и немного наклонилась к сыну. – Делай что хочешь с угличами, но не трогай греков. Сейчас пора самая для нас благоприятная – я добьюсь от них чего захочу без единого удара. И тебе было бы гораздо лучше остаться и подождать Романовых послов. Договориться с Романом о том, чтобы ни он, ни его союзники, ясы и печенеги, не вмешивались, когда ты будешь решать твои дела с хазарскими данниками – это будет стоить куда дороже, чем вся дань с угличей.