— Ну так что? Ты мне друг или как?

Спасибо, что Костя медлить не стал. И так сомнений хватало. Толкнул дверь шире и ответил просто:

— Друг.

— Выпить есть? Или сходить?

— Есть конечно.

— Нальешь?

— Спрашиваешь, Андрюха. Заходи!

Даша

Господи, как стыдно-то! Мне еще никогда не приходилось вступать в такой конфликт со своей совестью, что от бессилия опускались руки. Но разве я могла подумать в тот момент, когда брякнула шефу об измене, что он именно «так» отреагирует на новость? Что воспримет мое признание близко к сердцу? Ведь я была уверена, что оно у него холодное и бесчувственное, как ледышка. Он сам всегда подтверждал это! А оказалось, что очень даже отзывчивое и теплое. А руки…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

От их прикосновений я вспыхнула, как спичка, и сама испугалась того жара, который ощутила в теле. Здесь я Воронову противостоять не могла. У меня не было ни опыта, ни защиты… ни шанса устоять, продолжи он в том же духе. Я успела забыть, каково это, ощущать на себе мужские губы и быть желанной женщиной. Быть просто любимой для кого-то, и паника от слов и действий Андрея буквально обездвижила!

Нет, всё это не по-настоящему.

Все это случайно и неправильно!

Потому и сказала.

Хороша бы я была, если бы, воспользовавшись ситуацией, постаралась привязать его к себе и позволить поверить. Какой бы жалкой выглядела позже?

А Воронов… Как он мог что-то чувствовать ко мне? Почему чувствовал, если не должен? Он ведь меня едва терпел в офисе, разве могли несколько дней все изменить?

Нет, не могли.

Но тогда почему я сама думаю о нем уже иначе? Вижу другим?

Увы, от этих увещеваний к совести на душе легче не стало. Столько добрых слов, сколько вчера сказал шеф, я от бывшего Славки за всю жизнь не слышала. Никогда и никому не жаловалась, не говорила о том, как было трудно остаться одной с детьми, но когда от Андрея услышала, это стало последней каплей. Ни перед кем не ревела, а тут слезы сами собой по щекам потекли.

Что ни говори, а у мужской груди оказалось уютно и надежно. Хотя последнюю мысль я сразу же отогнала прочь — не было у меня на нее права. Но не признать не могла, повезет настоящей жене Воронова с мужем. Женщине, которую он полюбит.

Уже лежа в детской, в кровати со Степкой, обнимала сына, смотрела в окно и смаргивала влагу с ресниц — вот за последнее особенно мучила совесть. Если бы могла, ни за что бы не пошла за шефом на стоянку и не оглушила бы его дедовым портфелем. Пусть бы всё помнил и жил своей жизнью, а я своей. И не мучилась бы сейчас от угрызений совести, и не чувствовала бы себе обманщицей, не заслужившей у судьбы любви.

Но тогда к Андрею наверняка подобраться бы киллер Куприянова, сделал свое черное дело и сейчас его могло и вовсе уже не быть на свете.

Ох, и почему в жизни все так сложно? Хочешь, как лучше, а получается только хуже.

Уснуть толком не получилось и на работу пришла уставшая. Все утро продолжала изводить себя мыслями, а начиная с обеда решила, хватит конспирации, все расскажу! Не буду больше врать! Объясню, уговорю, попрошу прощения. Ведь он поймет! Сегодняшний Воронов наверняка все поймет!

А вчерашний?

А вот при мысли о вчерашнем шефе стало страшно. Он меня точно по головке не погладит и вышвырнет из «Сезама», это как пить дать. (Если сразу не придушит на месте.) И никакие оправдания не помогут обелиться. И в сюжет о перемигивании машины Пригожевой с машиной сообщника тоже не поверит.

За всеми переживаниями и не заметила, как прошел рабочий день и пришло время уходить.

Когда уже ехала в автобусе домой, с пятой попытки решилась-таки написать Андрею:

«Как у тебя дела? Нам надо поговорить»

Ответ пришел не сразу. К тому моменту, когда на мессенджер упало сообщение, мы с Сонечкой успели вернуться из детского сада и даже раздеться.

«Буду поздно. Скажи Соне, что я помню»

И все. О чем помнит? Спросила дочку за ужином, но та только плечиками загадочно пожала и уткнулась в тарелку. Мало ли, мол, о чем.

Андрей не вернулся ни в семь, ни в восемь. Казалось бы, для меня все проходило, как обычно — еще один будничный вечер, когда я дома с детьми. Но шефа не было, и я поймала себя на мысли, что жду его возвращения. Продолжаю ждать, не в силах взяться ни за одно дело. И только когда Андрей появился, успокоилась, пусть он и ушел к Мелешко.

Там были Тамарка и Костик, свои люди, а желание «поговорить» при виде хмурого Воронова тут же пропало.

Я легла к Сонечке на пять минут, а проспала до утра. Уже когда проснулась, не могла отделаться от неясного ощущения, что ночью меня кто-то разглядывал. Но от переживаний и неспокойного сна и не такое привидится. Еще и Сонечка крутилась без конца.



Утром встала пораньше, привела себя в порядок и, как только чайник на плите просвистел, и Воронов на кухню пришел — босиком и в одних штанах. Не знаю, сколько они вчера с Костиком выпили — Тамарка сказала, что закрылись на кухне и никого не пускали, — но выглядел Воронов вполне трезвым, разве что сонным и немного взъерошенным. Налил себе кофе и сел рядом.

— Привет.

Нам оставалось совсем немного времени, прежде чем проснутся дети и все вокруг зашумит, я сделала еще один бутерброд и подсунула ему на тарелке. Сказала, потому что хотелось:

— Спасибо, Андрей, за альбом и карандаши. Соня с ними спала, я не стала забирать. Сегодня она возьмет их в садик и, боюсь, что половину карандашей растеряет.

— Не страшно, ерунда. Я еще куплю.

— И за остальное тоже спасибо.

Как оказалось, Воронов вчера накупил немало продуктов и все самое дорогое. Наверняка, когда оказался в магазине, сказалась привычка покупать только лучшее. Но то, что его день в фитнес-клубе прошел не зря, было ясно.

— Даш?

— Что?

— Перестань.

Он был прав, и я притихла, попивая чай и поглядывая исподтишка то на часы, а то на голую мужскую грудь — впечатляюще-крепкую, надо сказать, на моей по-женски одинокой кухне.