над постиранными заначками конфет и грозилась вырвать все карманы, чтобы больше не допустить такой трагедии. Без её присутствия громкость мира разламывалась почти напополам.

Ынбёль закрыла люк. Стряхнула солнечную пыльцу с ладоней, поворошила волосы, тихонько вздохнула. Ей здесь нравилось. Самобытное место.

— Блин, — неуверенно сказала она, раскладывая плед с рисунками лунных стружек. — Чë-то пасмурно. I lucere.

Стало светлее. Заклинание заскользило по полу; оно пылало, слегка искривляясь и заряжая углы. Ынбёль завалилась на плед. Достала пачку драже, съела пару штук. Вытянула полупустую руку — пришлось снять бóльшую часть сверхъестественных атрибутов, чтобы не нарушать тишину, — и дотянулась до коробки с талисманами. За ней покоился дневник. Сухой, пахнувший петлëй висельника. Неделю назад Ынбёль закинула дневник за коробку так небрежно, что её голову потом все семь дней душили пугающие сны. Своего рода гнев ведьмы. На первой странице было выведено аккуратное и чернильное: Эйприл. Прошлый культ.

«2 октября 1933 года. Мирное время. Руби стащила мою корону. Тварь. Не люблю её».

«3 октября 1933 года. Полнолуние. Я воскресила рептилию, умершую век назад. И упала с велосипеда».

«4 октября 1933 года. Жертвоприношение. Её звали Хульетта. На удивление милая девушка — совсем не противилась, когда я предложила ей прогуляться. Она сорвала мне гортензию, а я её убила. Моё сердце наполняется семью чудесами света:

удар

попытка выжить

смерть

ужас

чей-то вдох

скорбь предвкушение

пир.

Мне лучше и хуже одновременно».

«14 мая 1938. Лунное затмение. Он сожрал половину Руби! Дура. Она вновь решила сжечь ковры, чтобы посмотреть на реакцию коридора. Мы еле вытащили её, но так и не нашли руку. Руби заплакала и спрыгнула со второго этажа, сломав второе запястье. Дура. Дура!»

Перевернувшись на спину, Ынбёль слабо улыбнулась и разжевала ещё несколько мелких конфет — исключительно красных. Верховный однажды сказал, что давно сгинувшие ведьмы были жестокими, на редкость лютыми девушками с неумолимой тягой к мощности древних. Они не прощали ошибок. Тренировались на мёртвых, на живых. Свой разлад, своя межличностная борьба. Культу Криса повезло найти Лекси — цветочную связку, которая не врезалась до крови и вывихов, а дружелюбно соединяла. Культу Эйприл повезло найти Руби, но они её чуть не упустили. Поучительно.

Девушки зарисовывали духов, увиденных через огонь или периферическое зрение. Те были либо чудовищно лохматые, либо с копытцами. И у всех много глаз — некоторые наверняка лишние, выращенные для ингредиентов. На чердаке часто мелькали колдовские вещи: куколки вуду, свечи-скрутки, мешочки кубических рун, ларец с письмами, магические магниты. Эш называл это барахлом, а потом долго и мучительно страдал от мигреней.

Внизу, под люком, кто-то тяжело прошёлся.

Некто кружил под чердаком — то ли ведьма, то ли существо из неизвестной материи. Оно начало осторожно, едва слышно колотить в потолок. Ынбёль лениво перевернулась на живот и стала читать дальше, не обращая внимания на постукивание.

— …Ынбёль?

Грациозно подавившись испугом, Ынбёль поднялась с пледа. Распинала башенки книг, чтобы сдвинуть их с люка, и смущëнно принялась ждать. Без украшений она чувствовала себя не очень-то защищëнной и вечно мяла выпирающие кости.

— Сломаешь, — спокойно заметил Крис. — Рёбра хрупкие.

— Отдам кому-нибудь, — она снова рухнула в скопление ритуальных предметов и протëрла глаза. — Джебу, например.

— Как кость — собаке? Не паникуй, — он опустился напротив, упиваясь вспыхнувшим волнением, — я ему не скажу, иначе он действительно за твоими рëбрами придёт. Он может. Я не шучу. Почему в одиночку в такой пыли сидишь?

— Думала, что усну, — Ынбёль поворошила талисманы в коробке, зацепилась за сухую сладкую траву, которую стоило бы поджечь. — Эр-Джей не вылезает из комнаты и ноет над учебниками по физике, которые даже прочитать не может толком, а Лекси приносит ему сахар и пытается начитывать вслух. Я задолбалась собирать фантики и нитки от конфетных бус, на них уже вещи сушить можно.

Откровенничать с Верховным было необычно — тем более тот почти незаметно, но всё же напрягся, когда речь зашла о Эр-Джейе.

— Что? — спросила Ынбёль.

— Что? — непонимающе отбил Крис.

— Эр-Джей не то чтобы ноет, — протянула Ынбёль, совершенно не зная, зачем это делает. Она ведь буквально сбежала от воплей и притаилась на чердаке от оскорблений в сторону точных наук. — Ему бы немного контроля. И тебя. В смысле… ну…

— Заткнись, — попросил Крис. — Эр-Джей рассказал тебе про мой дар, да? Про то, зачем они приходят ко мне.

Ынбёль нервно кивнула. Эр-Джей наверно и сам не понимал, каким страшным откровением делится. Страшным — и чужим.

Верховный очень-очень устало вздохнул. Сказал серьёзно:

— Как ведьма ты нервируешь меня больше всего.

— Почему?

— Потому что перебиваешь. Не слушаешь — только усердно делаешь вид. Отстаëшь, — он явно метался между тем, чтобы уничтожить честь Ынбёль и чтобы не уничтожить себя самого. — И совсем не помогаешь. Я перечитал едва ли не всё, что есть здесь и в библиотеках. В записках, которые ведьмы прятали в кулоны, в конверты и под ковры. Столько знаний. И я знаю: твой дух — причина большинства трагедий.

Вот оно что. Ынбёль, размазанную по чердаку, вновь собрало — даже цепочки, браслеты и другие сковывающие украшения не понадобились. Крис уловил озарение. Помрачнел, отвернулся, так же вымотанно продолжил:

— То, что делает Лекси, очень мне помогает.

— Ты про магию?

— Я про неё. То, как она всех держит. Знаешь, Эш так на неё поначалу за это огрызался. Вообще ей не верил. Всё ждал подвоха. Если бы он со мной так разговаривал, я бы его сам убил. А Лекси выдержала. И приручила его. Как Перси. Как вообще всех в этом ковене. Не думаю, что я бы так смог. — Крис помолчал. — Ты думаешь, у меня на тебя зуб или типа того. Но, как бы там ни было, ты все ещë ведьма ковена. Моего ковена, — он так аккуратно и безмятежно надавил на слово «моего», что уважение возросло мгновенно. — И я знаю, что ты принесëшь ему беду, если я буду с тобой мягок.

— Я верна ковену, — робко произнесла Ынбёль.

Почему-то казалось, что, как ни скажи, Крис всё равно не поверит. А если не поверит — то и ни к чему давить эмоции.

— Ты верна себе, — поправил Крис. — Так всегда было. Ковен распадался бесчисленное количество раз из-за твоих экспериментов. Потому что ты умирала. Снова и снова. Да, твой дар обеспечил нам своеобразное бессмертие, но, знаешь… Мне нравится эта жизнь. Ты готова ждать ещё хоть сто лет, если тебя не устроит это время, это тело, этот ковен. А я хочу жить. Всегда хотел.

Это был диалог