знаю, — ответил тот, что постарше. — Может, через месяц, может, дольше.

— Вот как, — проговорил я.

Я, видимо, очень долго еще там стоял, собираясь с мыслями. Потому что молодой сказал:

— Тебе лучше идти. Или мы должны будем тебя прогнать.

Да. Действительно. У них же служба.

— Спасибо, простите, — пробормотал я, озираясь. Подобрал палку, вскинул ящик на плечо — какой же он тяжелый. Мгновение постоял, собираясь, и пошел прочь, туда, откуда пришел.

Прочь от места, которое так и не стало мне своим, куда-то туда, где не было ничего моего…

***

Наше княжество распущено.

Я шел по улице, придавленный тяжестью ящика с деньгами, и думал, куда мне теперь податься, где теперь мое место в этом неласковом городе. Близился вечер. Следовало подумать о пристанище.

Надежном — где я мог бы оставить на время ящик… И отдохнуть. И баня. Да. И поесть. Последний переход дался очень нелегко. Я уже недостаточно молод для таких походов.

А потом тщательно подумать. Как быть дальше.

Нет. Я пока еще не ронин. Я еще не готов. У меня есть ящик. У меня есть задание от господина. Его нужно выполнить. Все еще образуется…

Мне стало немного легче, хотя ящик оставался тяжелым…

Мой путь вывел меня обратно к мосту Нихонбаси. Уже вечерело, лодки, полные огней в бумажных фонарях, несло по темной воде вместе с их отражениями в плесе, в толпе появились люди с зажженными фонарями на палках. Нужно решить, куда идти.

Я перешел Нихонбаси в обратную сторону. Это были единственные места в городе, знакомые мне, и идти туда, где уже было что-то знакомое, оказалось обнадеживающе.

Рыбный рынок давно уже свернулся, набережная опустела, только крепкий запах чищеной рыбы остался. Я пошел вдоль отделанного крупным булыжником берега реки.

Нужно что-то решать. Ночлег и ужин. Именно. Ночлег и ужин.

Я ушел не слишком далеко, прежде чем нашел небольшую приятную гостиницу недалеко от берега реки и не без некоторых колебаний оставил денежный ящик в своей комнате в конце длинного коридора на втором этаже и спустился утолить первую телесную нужду — чего поесть.

Я устал беспокоиться об этом ящике. Пусть попробуют его утащить — а я тогда посмеюсь или наконец зарублю кого-нибудь…

Радушная немолодая хозяйка усадила меня за столик. Я попросил мисо, рис, крупно резанный дайкон, несколько вареных креветок к рису. Отказался от сакэ, предложенного радушной хозяйкой, чем несказанно ту огорчил, и тогда чай мне принесли за счет заведения. Вздохнул, вспомнил, как я далек от дома, и начал есть.

И не было ни одной мысли, как быть дальше.

В воздухе пахло горящим древесным углем в жаровнях и морем — ветер дул с залива.

— Хозяйка! Еще сакэ! — раздался пьяный дерзкий выкрик. Я, повернувшись на крик, сам того не ведая, ступил на дорогу без возврата.

Молодец, сидевший напротив, в странно белом, неприятно напоминающем мне об одеянии для самоубийства распахнутом кимоно, пивший по-черному, скорее юный, чем молодой, буйным неуместным поведением привлек мое раздраженное внимание. Рукава кимоно задраны почти до локтей, руки голые, крепкие, длинные волосы падают с головы, не собраны, лежат на плечах, гербов не видно, сословие раздражающе неясно. Столичные нравы. У нас молодежь так себя не вела. Опасалась бы.

Тут, похоже, опасались самого юного молодца. Хозяйка вне очереди обслужила буяна, принесла согретый кувшинчик, налила в чашку, добавила закуски. А молодец-то, похоже, пил давно и обстоятельно. Один, как ни странно. У нас неприлично одному пить, а тут, видимо, можно. Столица…

Вместо цубы на его лежавшем рядом мече между рукоятью и лезвием была зажата тонкая крупная золотая монета, я и не видел даже таких, может, и целый кобан, — храбрый наглец, носит напоказ целый рё золотом…

А потом к молодцу нагрянули незваные гости и почти сразу началась ссора. Было гостей трое, молодых развязных здоровяков, в таких же белых несвежих кимоно, и им было на все плевать. Я видел, как выглянула из кухни хозяйка, в отчаянии всплеснула руками и быстро скрылась.

— А кто это тут у нас теплое пьет вдали от друзей? — воскликнул один из ватаги, по-простому завалившейся в заведение прямо с улицы под занавеси. — Нагасиро, приятель! Один и без нас. Нехорошо это.

— Идите куда шли, — угрюмо ответил Нагасиро с чашкой сакэ, застывшей у рта, исподлобья глядя на обступившую его стол невежливую компанию. — Проходите мимо.

— Ой, неласков наш старшой с утра. Неужто ночка не задалась?

— Не гневи меня, Дзэнтиро, — буркнул молодец в белом, опорожнив чашку в глотку. — Тебе не стоит.

— Ой, да ладно, что это мне и не стоит? Напугал-напугал.

— Валите, я сказал. — Нагасиро опустил руки на стол, уперся в него так, что аж мышцы на голых руках пошли узлами. Он в них столом, что ли, кинуть хочет? Так ведь не выйдет — видно, что стол к полу прибит.

Вот кстати, а мне как поступить? Прочие посетители вон тишком разбегаются, видать, знают некоторые обстоятельства и не обольщаются, доброго не ждут.

У нас, в нашем сонном княжестве, ничего подобного даже начаться не могло, а если бы началось — я бы первый и вмешался. Но тут на меня даже внимания не обращают, словно меня нет. Не боятся или пьяные до потери страха? Или есть основания не бояться?

Молодые, пьяные и с мечами. С длинными мечами. Откуда только взялись? Стража, очевидно, здесь никогда не появляется. Распустились.

Я допил чай, аккуратно поставил чашку на стол рядом с опустошенной деревянной лакированной миской, на которой уже лежали палочки для еды. Недоеденный дайкон блестел в свете фонарей в глиняной тарелочке рядом. Красиво. А шумят тут невыносимо.

Как я устал от неуважения за сегодняшний день…

Сел, подобрав ноги в первую позицию иайдо, опустил левую руку на ножны под бронзовую цубу Хання-Син-Кё, чтобы, если потребуется, вытолкнуть одним движением большого пальца меч из устья ножен. И произнес:

— Эй, молодые люди…

Они мгновенно развернулись, новоприбывшие. Рассыпались полукругом — привычно так перестроились на угрозу с нового направления. Вот, значит, как выглядит банда. Не встречал пока. Да и молоды они больно. У нас бы они еще к учителям ходили, на последние экзамены.

Да, ввязался я, простых слов тут не хватит…

— Держите себя в руках, — посоветовал я им, наблюдая за каждым. Мечи еще в ножнах, но это