ты, — сказал он, — тебя должны благодарить за снег крестьяне — а Лышко за ротвейлеров! Ты не придурок, за какого мы все тебя держим — нет разве? — ты только притворяешься!

— А если бы и так? — возразил Юро. — Не хочу отрицать, я вовсе не такой тупой, как все считают. Но вот ты, не обижайся на меня, Крабат, глупее, чем о себе воображаешь.

— Я?

— Ведь ты всё ещё не заметил, что за игра здесь ведётся, на этой проклятой мельнице! Иначе бы додумался поумерить свой пыл, по крайней мере для видимости — или тебе не ясно, в какой опасности ты живёшь?

— Нет, почему, — сказал Крабат. — Я подозреваю об этом.

— Ни о чём ты не подозреваешь! — возразил ему Юро.

Он сорвал травинку и смял её между пальцев.

— Я тебе кое-что скажу, Крабат — я, все эти годы напролёт играющий дурня. Если ты продолжишь в том же духе, ты будешь следующим на этой мельнице, кому придётся в этом убедиться. Михал и Тонда и все остальные, кто лежат там, зарытые, на Пустоши, — все совершили ту же ошибку, что ты. Они слишком многому научились в Школе Чернокнижия, и Мастер это заметил. Ты же знаешь, что каждый год в новогоднюю ночь один из нас должен умереть за него.

— За Мастера?

— За него, — сказал Юро. — У него договор с… ну, с господином кумом. Ежегодно он должен приносить одного из своих учеников ему в жертву, иначе ею будет он сам.

— Откуда ты это знаешь?

— Глаза есть на лице, а над вещами, которые у тебя на виду, задумываешься. Кроме того, я прочитал это в Коракторе.

— Ты?

— Я дурень, как ты знаешь — или, скажем, как уверены Мастер и остальные. Поэтому меня не принимают всерьёз, поэтому я гожусь только для домашней работы. Я должен чистить, и драить, и мыть полы в комнатах — иногда и в Чёрной комнате, где лежит Корактор, прикованный к столу цепью и скрытый от всех, кто мог бы его прочесть. Это было бы нехорошо для Мастера — потому что там записано кое-что, что могло бы ему навредить, узнай кто из нас об этом.

— Но ты, — сказал Крабат, — ты можешь прочесть!

— Да, — сказал Юро. — И ты первый и единственный, кому я это доверяю. Есть один путь, чтоб положить конец делам Мастера — только один! Если ты знаешь девушку, которая тебя полюбила — ты можешь спастись. В случае, если она попросит Мастера освободить тебя, и в случае, если она пройдёт предписанную проверку.

— Как… проверку?

— Об этом в другой раз, когда у нас будет больше времени, — сказал Юро. — Пока что тебе нужно знать только вот что: берегись, чтоб Мастер не узнал, кто эта девушка — иначе с тобой будет как с Тондой.

— Ты говоришь о Воршуле?

— Да, — сказал Юро. — Мастер слишком рано узнал её имя, он измучил её снами до того, что от полного отчаяния она бросилась в воду.

Он ещё раз сорвал травинку и смял её.

— Тонда нашёл её на следующее утро. Он отнёс её домой к её родителям, там он положил её на пороге. С тех пор у него поседели волосы, силы его были сломлены, конец ты знаешь.

Крабат представил себе, что мог бы однажды утром найти Певунью, утопшую, с водорослями в волосах.

— Что ты советуешь мне? — спросил он.

— Что я тебе советую? — Юро сорвал третью травинку. — Иди сейчас в Маукендорф или куда угодно ещё — и попытайся сбить Мастера со следа как только сумеешь.

* * *

Крабат смотрел направо и налево, когда шёл через Шварцкольм. Певунья не появлялась. Кто знает, что она рассказала своим, чтоб разъяснить им, почему не выходит из дома.

На постоялый двор Крабат завернул, чтобы немного передохнуть, он съел кусок чёрного хлеба с копчёным мясом и выпил вдогонку две рюмки водки. Затем он двинулся дальше в Маукендорф, там в кабаке уселся за стол и потребовал пива.

Вечером он танцевал с девушками, болтал с ними о разных глупостях, кружил им головы и начинал перепалки с парнями.

— Эй ты — свали отсюда!

Когда они разозлились и хотели вышвырнуть его на улицу, он щёлкнул пальцами — тут они остановились как вкопанные и не могли больше пошевелиться.

— Вы, бараны! — крикнул Крабат. — Вам бы, наверно, хотелось мне настучать по голове. Займитесь-ка лучше друг другом!

Тут на танцевальной площадке началась такая заваруха, какой ещё никогда не знал Маукендорф.

Летали кружки и трещали стулья. Парни дрались, будто обезумевшие. Слепо молотили они один другого.

Хозяин умоляюще ломал руки, девушки визжали, музыканты спасались бегством через окно.

— Вот так! — подзадоривал Крабат парней. — Вот так! Хорошенько наваляйте друг другу! Ещё давайте, ещё сильнее давайте!

Нелёгкая работа

Где он провёл воскресенье — вот что на следующее утро Мастер хотел знать от Крабата, — и как ему выходной.

— А, — проговорил Крабат, пожав плечами, — да в общем неплохо.

Потом он доложил Мастеру о посещении Маукендорфа, о танцульках и перепалке с деревенскими парнями. Всё это было довольно весело, но могло быть куда веселее, будь там с ним приятель с мельницы — Сташко, возможно, или Андруш, но точно так же сгодился бы любой другой.

— Или Лышко, например?

— Он — нет, — сказал Крабат, рискнув обидеть Мастера.

— А почему нет?

— Я его терпеть не могу, — сказал Крабат.

— Ты тоже не можешь? — Мастер рассмеялся. — Тогда насчёт Лышко мы единодушны. Ты, видно, удивлён?

— Да, — сказал Крабат. — Для меня это неожиданно.

Мастер оглядел его