Мастер осушил стакан одним глотком, подозвал Лобоша, велел ему подлить и продолжил:

— Хотя наш капитан объявил меня сумасшедшим, он доложил всё господину полковнику, который показал меня генералу, а тот отправился со мной к герцогу Лихтенбергскому, принявшему на себя командование вместо маршала. Сначала герцог тоже совсем не хотел мне поверить, тогда я на его глазах сделал офицеров штаба попугаями, генерала же, который меня к нему привёл, золотым фазаном. Большего не понадобилось, чтобы переубедить герцога. Он велел мне срочно превратить этих господ обратно и пообещал мне в случае, если мне удастся вернуть маршала, награду в тысячу дукатов. Затем он распорядился показать мне его собственных верховых лошадей, и одну я мог себе выбрать.

Ещё раз Мастер прервал свой рассказ, чтобы выпить, и ещё раз пришлось Лобошу наполнить его стакан, прежде чем он заговорил дальше.

— Я мог бы сейчас просто продолжить мою историю, — сказал он, — но мне пришло в голову кое-что получше. Пусть остальное вы переживёте сами: Крабат возьмёт на себя мою собственную партию, роль искушённого в колдовстве мушкетёра, который хочет освободить маршала Саксонии — и теперь нам ещё нужен Ирко…

Он переводил взгляд с одного парня на другого, он рассмотрел Ханцо, он рассмотрел Андруша и Сташко. Под конец взгляд его глаза остановился на Юро.

— Ты, может быть… — проговорил он. — Ты будешь Ирко, если не против.

— Хорошо, — сказал Юро равнодушно. — Кто-то же должен побыть.

Крабата не обманула его ухмылка. Обоим было ясно, что Мастер хочет испытать их. А значит, им нужно было остерегаться, чтобы не выдать себя.

Мельник раскрошил щепотку высушенной травы над пламенем свечи, тяжёлый дурманящий запах разнёсся по комнате, у мукомолов отяжелели веки.

— Закройте глаза! — велел Мастер. — Тогда вы увидите, что произошло в Венгрии. А вот Юро и Крабат будут действовать — так, как сделали Ирко и я, тогда, в Великую Турецкую войну…

Крабат почувствовал, как свинцовая усталость наполняла его, как он медленно засыпал. Голос Мастера звучал далеко и монотонно:

— Юро, маг султана, пребывает у турок, он присягнул на полумесяце… А Крабат, мушкетёр Крабат в белых гамашах и голубом мундире, стоит по правую руку от герцога Лихтенбергского и осматривает лошадей, которых ему показывают…

Крабат, мушкетёр Крабат в белых гамашах и голубом мундире, стоит по правую руку от герцога Лихтенбергского и осматривает лошадей, которых ему показывают. Больше всего ему нравится вороной с крошечной белой меткой на лбу, она отдалённо смахивает на пентаграмму.

— Дайте мне вот этого, — требует он.

Герцог велит оседлать и взнуздать ему вороного. Крабат заряжает своё оружие, он вешает его через плечо и запрыгивает на лошадь. Он делает круг лёгкой рысью по парадной площади, затем пришпоривает коня и пускается галопом на герцога и его свиту — выглядит так, будто он хочет втоптать их в землю. Господа испуганно рассыпаются в стороны — но Крабат проносится над их белыми напудренными головами, и, ко всеобщему изумлению, вороной круто поднимает его в воздух. Мало того! Конь и всадник, помчавшись прочь, начинают растворяться в дали, всё сильнее и сильнее, пока совсем не скрываются с глаз — даже с глаз господина генерала-фельдцейхмейстера графа Галласа, что располагает самой лучшей подзорной трубой в кайзерской армии.

Крабат скачет на головокружительной высоте, как другие люди скачут по ровному полю. Скоро он высматривает на краю разрушенной деревни первых турок. Он видит, как их пёстрые тюрбаны сверкают на солнце, он видит, как за габионами выстраиваются орудия, он видит, как гусары скачут меж полевых караулов туда-сюда. Он сам и его конь, однако же, для всех невидимы. Лошади турок раздувают от страха ноздри, собаки начинают выть и поджимать хвосты.

Над турецким лагерем развеваются на ветру зелёные знамёна пророка. Крабат направляет своего вороного к земле, осторожно даёт ему приземлиться. Недалеко от шатра, где обитает султан, он обнаруживает нечто вроде маленькой палатки, которую охраняют что-то около двадцати до зубов вооружённых янычаров.

Ведя вороного за уздечку, он заходит внутрь — и верно, там примостился на складном стуле, подперев голову руками, известный герой войны и пожиратель турок из Дрездена. Крабат делает себя видимым, откашливается, шагает к маршалу — и пугается.

У полководца чёрная кожаная накладка на левом глазу!

— Что такое? — каркает он на Крабата по-вороньему хриплым голосом. — Ты на службе у турок? Как ты вошёл ко мне в палатку?

— Разрешите доложить, — говорит Крабат. — У меня приказ вывезти Ваше Превосходительство. Мой конь стоит наготове.

Теперь и вороной снова принимает видимый облик.

— Если Ваше Превосходительство ничего не имеет против… — роняет Крабат.

Он запрыгивает на коня и показывает маршалу, чтоб садился позади него. И они выносятся вон из палатки.

Янычары так озадачены, что пальцем не успевают пошевелить. Беспрерывно крича «Дорогу!», Крабат вместе с освобождённым маршалом устремляется по узкому проходу прочь из лагеря. При виде них нубийская гвардия султана даже роняет копья и сабли.

— Нно-о! — кричит Крабат и, — придержитесь, Ваше Превосходительство!

Никто не смеет встать у них на пути. Уже они на выходе из лагеря, уже в чистом поле. Вот Крабат поднимает вороного в воздух, и лишь теперь турки начинают палить в них из всех стволов — шумит и свистит только так.

Крабат настроен на лучшее, он не боится турецких пуль.

— Если эти парни хотят в нас попасть, они должны стрелять в нас чем-нибудь золотым, — учит он маршала. — Пули из железа и свинца не причинят нам никакого вреда — и стрелы тоже.

Выстрелы стихают, пальба прекращается. Тут оба наездника слышат шелест и гул со стороны турецкого лагеря, и звуки стремительно приближаются. Крабату нельзя оборачиваться, пока он скачет по воздуху, поэтому он просит своего спутника посмотреть назад.

Маршал сообщает о громадном чёрном орле, который их преследует.

— Он нападает с высоты, спиной к солнцу, клювом — в направлении нас!