Он вздыхает и закрывает лицо руками.

— Прости, просто не могу забыть, как её сучья мамаша засадила меня за решётку.

— Папа, ты сам угодил за решётку. Понимаешь? Мы пожинаем то, что посеяли. Никто не заставлял тебя заключать сделку, никто не заставлял тебя делать этот выбор. Признай это. Я тоже признаю свой выбор, и это поставило меня в затруднительное положение. Никто не заставлял меня это делать. Но мне пришлось. Просто иногда приходиться делать то, что должно. — Я провожу рукой по подбородку, потому что, чёрт возьми, этот выбор причиняет боль.

— Ты заключил с ней сделку, так? Поэтому меня выпустили из тюрьмы. Поэтому я под таким контролем. Поэтому моё условно-досрочное освобождение — полная лажа. Эта властная сука, вероятно, знает, что ты сейчас путешествуешь с её дочерью, и до сих пор пытается вмешиваться в ваши отношения!

— Мне это приходило в голову.

Он смотрит на меня, широко раскрыв глаза.

— И что ты собираешься делать?

— Она не сможет испортить мою жизнь дважды, она не сможет снова забрать двух людей, которых я люблю. Просто веди себя хорошо, папа — завтра не обязательно должно быть таким, как сегодня. Моё — не будет. Я совершал ошибки. Причинял боль людям, которые были мне небезразличны. Но я всё исправляю. — Я похлопываю отца по спине и наклоняюсь к нему. — Устрой свою жизнь так, как тебе этого хочется. Подумай о другой работе, я подёргаю за кое-какие ниточки. Просто дай мне время, и я верну нас в Сиэтл. И не нарушай условий досрочного освобождения.

— Маккенна… — останавливает он меня, когда я открываю дверь на террасу. — Ты — причина, по которой я держусь. Когда мы потеряли твою маму…

— Ты сделал всё, что мог. Я знаю. Давай, я отвезу тебя домой. А потом попозже куда-нибудь сходим.

13

СТОИТ БЫТЬ ТЕРПЕЛИВОЙ, И ТОГДА ВМЕСТЕ С СЕРЕБРЯНЫМИ ГЛАЗАМИ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ВСЁ ХОРОШЕЕ

Пандора

Его не было два дня, но Маккенна вернулся как раз к началу концерта. В его отсутствие камеры работали везде и всюду. Оливия, Тит и полдюжины других танцовщиц были ко мне добры. Они даже поинтересовались, не хочу ли я потусоваться с ними вечерком. Девушки собрались пойти потанцевать.

— Пандора? — подстрекали они меня.

— Спасибо, но сегодня я останусь в номере.

Камеры были нацелены на меня с того момента, как я вышла из своей комнаты. Они снимали меня на тренировке с Иоландой и даже тогда, когда я выпытывала у близнецов, есть ли у них новости от Маккенны.

Я свободна только в своей комнате. Но чувствую себя там одиноко, за исключением того времени, когда звоню Магнолии и маме и пытаюсь ответить на электронные письма некоторых клиентов, чтобы не перегружать себя работой по возвращении в Сиэтл.

Сегодня вечером я не смогла посмотреть концерт. Слишком сильно из-за танцев болят ноги. Я приняла холодный душ и использовала пакеты со льдом, но всё равно не могу надеть сапоги и ходить в них, поэтому говорю Лайонелу, что плохо себя чувствую и останусь в отеле на время концерта.

И вот я здесь, сижу на полу в коридоре, прислонившись к двери комнаты Маккенны, и жду, разглядывая потёртости на своих сапогах. Через какое-то время слышу звонок лифта и голоса парней, заполняющие коридор шутками и смехом.

Невозможно объяснить то, как моё сердце переворачивается в груди, когда я его замечаю. Он в розовом парике, очень похожем на тот, что был на нём в первый день, когда я его увидела, в золотистого цвета кожаных штанах, грудь усыпана маленькими золотистыми блёстками. Ну и обычный набор из цепей, браслетов и татуировок.

Так хочется его облизать, прикасаться, зацеловать и затрахать до полусмерти. А ещё мне хочется, чтобы он обнял меня и сказал, что с ним всё в порядке. Что с его отцом всё в порядке. Что ему повезло, что у него вообще есть отец. Как бы он ни портил свою новую жизнь, но по крайней мере, его отец жив. В отличие от моего. У его отца есть шанс извиниться и всё исправить. Мой отец не смог даже попытаться объяснить, что поездка была «не тем, чем казалась» или что он не был «связан со своей помощницей». У него так и не было возможности сказать мне, что, несмотря ни на что, он всегда будет любить меня.

Как только трое мужчин меня замечают, смех стихает. Их сопровождают две женщины, обнимающие близнецов. Маккенна один, и когда он смотрит на меня, я знаю, что он один из-за тех разрядов электричества, тут же вспыхивающих везде, где мы оказывались рядом, и сейчас пробегающих от того места, где стоит он, прямо до того места, где сижу я.

— Привет, Кенна, — говорю я, пытаясь встать. Моя попытка выглядит немного неловкой из-за ноющих мышц.

Он мгновенно оказывается рядом, помогая подняться и поддерживая под локоть.

— Ты в порядке? Лео сказал, что ты неважно себя чувствуешь.

— Болела голова, но теперь прошла. Представляешь? — лгу я, мягко улыбаясь.

Он улыбается в ответ и вставляет электронный ключ в замок. Маккенна тянет меня за собой внутрь, берёт мою руку в свою большую и идёт за зубной щёткой, а у меня подкашиваются коленки.

— Маккенна, с ним всё в порядке? — Я так беспокоюсь за него, потому что не понаслышке знаю, как сильно, очень сильно, Маккенна любит своего отца. — С твоим отцом?

— Да, он нашёлся.

— Тебе нужно что-нибудь?.. — Я сглатываю, потому что так трудно спросить, что будет дальше. — Я тебе нужна?

Он оборачивается, и я поражена обжигающей душу, раздирающей сердце, необузданной потребностью, которую вижу в его глазах. Мне вдруг не нужны слова. Всё тело реагирует на этот взгляд.

— Здесь есть камеры, — шепчет он. Затем, молча, он берёт меня за руку и ведёт по коридору в мою комнату. Закрывает за нами дверь.

— Что с ним случилось? — спрашиваю его.

— Он напился. Вырубился в каком-то отеле с какой-то шлюхой.

— О, боже, мне жаль.

— Да уж. Ну. По крайней мере, он не торговал наркотиками. — Однако, похоже, Маккенна не слишком убеждён в том, что всё хорошо.

Что-то беспокоит его, и желание успокоить его сильнее, чем когда-либо.

— Послушай, Кенна, мой отец тоже облажался, — поспешно говорю ему. — Но он уже никогда не сможет… всё исправить. А твой отец ещё может.

Кенна снимает парик, со вздохом отбрасывает его в сторону, затем идёт в ванную и выходит оттуда с влажным полотенцем, которым медленно проводит