Соседи, ратники первой и третьей дружин, полегли под саблями, не причинив вреда неприятелю. Статский советник, разрядив оба имеющихся пистолета, упал с разрубленной головой. Асессор тот вообще при первом же появлении противника сам потерял голову и бросился наутек. Его, кажется, утопили в речке…

Все, что сумел сделать унтер-офицер Иванов, получивший два огнестрельных ранения – наладить отступление, не превращая его в бегство. А дальше – он уже не помнил…

Унтер-офицера, которого ополченцы за глаза материли и в хвост и в гриву, тащили на руках через переправу, не давая ему замочить не то что шинель, но и ноги.

Часть ратников во главе с поручиком Мясниковым осталась на берегу, прикрывая отход…

Поручик был заколот штыками. Нарочитый капрал Иванов, крутя алебардой как оглоблей, сумел убить двух, а то и трех жолнеров, прежде чем его забили прикладами.

Генерал-лейтенант Давыдов извелся от ожидания. Он уже был готов плюнуть и начать атаку, но прискакал запыленный гонец, требовавший немедленного выступления кавалерии в противоположную сторону – генерал Витгенштейн, шедший к Днепру, наткнулся на артиллерийский заслон и на кавалерию неприятеля. Витгенштейн приказал бросить ополчение, чтобы спасти армию.

Русская армия уходила, оставляя Смоленск. Не было героической обороны, как во времена Михаила Федоровича, и не было сражения, как при Александре Павловиче. Город сдали. Но бегства не было. Пехота, кавалерия и артиллерия отступали со знаменами, обозами и ранеными. Все погибшие, по молчаливому уговору с поляками, были собраны и преданы земле…

Май – июнь 1826 года. Окрестности Санкт-Петербурга

Поутру один из многочисленных крестьянских парней, снабжавших штабс-капитана Клеопина вестями, сообщил, что по дороге к селу Вознесенскому движется отряд на телегах. Дело ясное – едут «реквизировать излишки у роялистов», а попросту – грабить. Вестник порадовал – у одного из грабителей на плечах разглядел золотые эполеты.

За такую новость штабс-капитан одарил «разведчика» не двугривенным – по нынешним временам совсем неплохая сумма, а цельным рублем с портретом Константина (резчики Монетного двора разбежались, пришлось Временному правительству пустить в дело оказавшиеся под рукой штемпеля так и не царствовавшего императора). Парень, разглядев добычу, пытался упасть в ноги барину – за рубль нынче можно купить пятистенок или дойную корову, а уж кто на нём изображен – Константин ли, Михаил ли, чёрт ли с рогами, пейзанам без разницы!

Отряд Клеопина занял удобную позицию и замаскировался, поджидая мародеров. Когда телеги поравнялись с местом засады, Николай заметил, что фигура одного из «республиканцев» ему до боли знакома. Где-то ведь видел. Вопрос – где? Судя по мундиру – «финляндец», шарф вокруг пояса, эполеты. Батюшки-светы, так это же… допросчик из крепости. Фарт, господа!

…Дмитрий Завалихин всю дорогу украдкой поглядывал на эполеты, где вместо одной звездочки красовалось целых две. Что ж, звание он заслужил честно, как и орден «Свободной России». Еще Завалихина грело обещание командира особого отряда (хоть он и числился по документам офицером лейб-гвардии Финляндского полка, но так и остался у Каховского), что если подпоручик приведет в столицу обоз с продовольствием, то станет поручиком. Командного состава не хватало, поэтому и Бистром, и сам Батеньков довольно часто повышали унтеров до прапорщиков, а прапорщиков до подпоручиков и поручиков. Генерал-майору Каховскому (генерала Петр Сергеевич получил после «замирения» деревень) в таком пустяке не откажут. В сущности, Завалихину могли бы и штабс-капитана присвоить. Что им, жалко, что ли?

Вот только когда послышался окрик: «Стоять! Бросай оружие!», подпоручику стало не до грез.

Продовольственный отряд, наслышанный о партизанах, начал бросать оружие и спрыгивать с телег, показывая поднятые руки. Только один из солдат схватился за ружье, но тотчас же прогремел выстрел, простреливший ему кивер, давая понять, что шутить тут не будут!

Сам подпоручик, не успевший даже удивиться, а не то что поднять пистолет или обнажить саблю, почувствовал, как его взяли за бока крепкие руки и начали вытаскивать из телеги, словно репку из грядки.

– Смотри-ка, уже и подпоручика получил? – услышал Завалихин знакомый насмешливый голос. – Растете, юноша, растете! Поздравляю! Этак к концу года до полковника дослужитесь. Если живы останетесь… А это у вас что? Почетный легион с красным колпаком? Колпак – символ освобожденного раба. Неужто новый орден? За какие баталии? Попробую угадать, – издевался Клеопин. – Заслуженный офицер заслужил свои награды на поле брани с мирным населением? Или вы теперь в должности палача пребывать изволите?

– Легко оскорблять безоружного человека, когда за вами стоят вооруженные солдаты, – гордо отозвался Завалихин, скрестив на груди руки.

– Помнится, совсем недавно было наоборот, – снял Клеопин кивер, показывая подпоручику вдруг занывшие шрамы. – Что ж, роли поменялись. Только не обессудьте, сабли у меня нет – буду вас тесаком рубить. Будем считать, что в тот раз у нас с вами была дуэль. Вы свой выпад сделали, теперь мой черед.

Штабс-капитан вытащил оружие, сделал несколько размашистых движений крест-накрест, прищурил глаз, как бы примеряясь, куда рубить, и тут подпоручику стало страшно. Дмитрий представил, как будет отдаваться в ушах хруст разрубаемого черепа (его черепа!) и даже услышал противное чавканье клинка, впивающегося в тело!

– А-а-а, – тоненько закричал подпоручик, оседая на землю и закрывая голову руками. – Н-не тро-гайте м-ме-ня! – заблеял он, теряя сознание.

– Верно, тесака вашего испугался, – сказал Сумароков, стоявший рядом. – А я вам сколько раз говорил, возьмите саблю, – укорил юнкер командира.

– Думаете, сабли бы не испугался?

– Хм… – призадумался Сумароков, а потом решительно сказал: – Пожалуй, сабли бы тоже испугался. Дозвольте спросить, господин капитан[10], – замялся помощник командира и, дождавшись разрешения, поинтересовался: – Это он, тот самый?

– Тот самый, – невесело кивнул Николай.

– Я почему-то так и решил… – вздохнул юнкер.

Сумароков не стал прибавлять, что он так решил, когда увидел, что командир, чей авторитет был для него выше Ивана Великого, машет клинком перед лицом безоружного человека. Этак с полгодика назад, он бы осудил начальство. Нынче же только и подумал, что на месте Николая Александровича не удержался бы, а просто зарубил мерзавца…

– А саблю, Ваше Благородие, все-таки заведите.

Клеопин улыбнулся. Сам понимал, что командиру и офицеру лейб-гвардии с саперным тесаком ходить неприлично, но привык он к «неблагородному» оружию. К тому же в условиях партизанской войны тесак гораздо удобнее, нежели парадная шпага – дровишек там порубить, окопчик вырыть…