Хорохориться или играть в героя гонец не стал. Сообщил, что в Тихвине стоит около полубаталиона «преображенцев» во главе с прапорщиком Рогозиным. Уездные власти, отказавшиеся перейти на сторону Временного правительства, сидят под стражей. Штатная воинская команда во главе с поручиком Наволокиным почти полгода просидела в осаде, в монастыре, но недавно из-за нехватки провизии сдалась. Собственно, из-за этого гонец и был отправлен в Петербург, потому что Рогозин не знал – а что же ему делать с арестантами?

Клеопин сломал сургуч на пакете и прочитал рапорт, направленный на имя самого Батенькова:

«Ваше Высокопревосходительство. Осмелюсь сообщить, что злокозненная тихвинская воинская команда в составе двадцати нижних чинов, двух капралов и отставного поручика наконец-то задержана и в настоящее время содержится под стражей в подвале келейного корпуса Успенского монастыря. Прошу дать инструкцию на предмет дальнейших действий. Надлежит ли мне их расстрелять как военнопленных или повесить как изменников? Напоминаю господину Верховному Правителю, что при наличии в каждой роте всего лишь шестидесяти штыков изыскивать караульные команды полагаю затруднительным. В данный вынужден выставлять дозоры из числа городской милиции. Прошу Вас прислать подкрепление. К сему – временно исправляющий обязанности командира гарнизона, командующий ротой лейб-гвардии Преображенского полка прапорщик Рогозин».

«Совсем плохи дела у бунтовщиков, ежели гвардейскими ротами командуют прапорщики. И что это за власть такая, если ротный напрямую обращается к председателю правительства?» – развеселился Клеопин, прочитав рапорт.

Место «пленения» гонца стало стихийным привалом. Но уже через час команда пошла дальше, на Тихвин. Соображения стратегов, что атаковать противника следует превосходящими силами, ни командира, ни его бойцов не волновали.

Верховой пришелся очень кстати. Теперь Клеопин мог с чистой совестью сесть на коня. Соответственно, по законам войны, сапоги и шинель военнопленного обрели новых хозяев. Гонец, хоть и вздыхал, но с имуществом расстался без особой грусти. Чай, лето нынче, а до Петербурга он как-нить и сам доковыляет.

Май 1826 года. Санкт-Петербургская губерния

За восемь лет службы штабс-капитан Клеопин никогда не пренебрегал Уставом. Неважно, что там прописаны и благоглупости, кои могут придумать лишь паркетные шаркуны, но Устав – это закон для солдата. Коль скоро сказано, что «при прохождении населенных пунктов полковые знамена должны быть расчехлены, а прохождение осуществляется парадным строем, при исполнении полковой песни», то так тому и быть. Поставив впереди колонны самых нарядных (сиречь менее оборванных), командир подозвал фельдфебеля:

– Максим Александрович, доставай знамя!

– Слушаюсь, Ваше Благородие! – вскинул ладонь под козырек Цветков и кинулся выполнять приказ.

Знамя Саперного баталиона, береженое с прошлого года, было развернуто по ветру. И хотя оно кое-где слежалось, но идти под стягом стало не в пример веселее.

При въезде в город, около покосившейся черно-желтой будки и шлагбаума стояли два градских обывателя, напялившие поверх армяков солдатские пантальеры с тесаками. Ружей при них вообще не было. Милиционеры, развесив уши, слушали солдатскую песню.

– Открывай! – рявкнул Клеопин, не соизволив даже остановить коня.

Один из «милиционеров» вякнул было: «Кто такие?», но второй уже ринулся тянуть веревку, поднимая вверх видавшую виды жердь.

– Молодцы, служилые! – похвалил «дозорных» штабс-капитан.

Загордившиеся обыватели попытались отдать офицеру честь, старательно прикладывая к парадным картузам не два пальца, как положено, а всю ладонь.

Двигаясь по главной улице, Клеопин приостановил коня и заехал во фланг отряда, пропуская подчиненных вперед.

– Братцы, а в городе-то кто-нибудь бывал? Монастырь-то где? – негромко спросил он народ.

– А пойдемте, Ваше Благородие, все прямо да прямо. Авось да выйдем! – бодро отозвался кто-то из служивых.

«Авось» не подвело. Не сворачивая с тракта, плавно переходящего в главную улицу Тихвина отряд дошел до обители.

Около ворот уныло переминался с ноги на ногу часовой в мундире «преображенца».

– Здорово, братец! – весело крикнул Клеопин с седла. – Вызывай караульного начальника, пусть передаст прапорщику Рогозину – мол, подмога из Питера пришла.

– Подмога! – радостно завопил часовой. – Сейчас, Ваше Благородие, мигом господина прапорщика кликну!

Вместо того, чтобы свистком подозвать разводящего или начальника караула, часовой прислонил ружье к стене и скрылся внутри, даже не соизволив прикрыть за собой дверцу.

«Ну, елки же в пень! – с немалой досадой подумал Клеопин. – Да что же такое творится-то?! Пороть!»

Такого и в страшном сне не приснится! Впрочем, партизанам разгильдяйство было на руку! Спешившись, штабс-капитан оставил в воротах двух солдат и прошел внутрь монастыря, раздавая команды воинам.

Николай, хоть и не знал точной планировки Тихвинского монастыря, но предполагал, что оно будет похожим на другие обители, где приходилось бывать. Первое – где могут находиться и противник и пленные? Ну, уж точно не в храмах! Да и монашеские келии тесноваты для постоя. Стало быть, это может быть либо гостиница, либо трапезная… Точно – у одного из зданий, по внешнему виду самого старого, рядом со звонницей, толпилось с десяток солдат – темно-зеленые мундиры с красной отделкой и золотым шитьем на воротниках и обшлагах! Орлы! Как-никак первый гвардейский полк России! Рядом с солдатами стоял совсем молодой офицер. Надо полагать – тот самый прапорщик Рогозин. Не мудрствуя лукаво, штабс-капитан Клеопин подвел свой отряд поближе и скомандовал:

– Взвод, цель-с! Господин прапорщик, вы арестованы! Прошу вас сдать шпагу и пистолет!

Офицер заколебался, но солдаты, ошарашенные внезапным появлением врага, даже не подумали сопротивляться.

– Прапорщик, – чуть строже сказал штабс-капитан. – Скомандуйте вашим людям, чтобы сложили оружие. Я не хочу излишнего кровопролития, тем более – в святой обители!

«Преображенцы», не дожидаясь команды, принялись складывать ружья и снимать пантальеры с тесаками. Рогозин, помедлив с минуту, вытащил из ножен шпагу. Но вместо того, чтобы сдать ее – протянув эфесом вперед, ухватился за рукоятку и отпрыгнул в сторону.

– Не стрелять! – остановил Клеопин возможный залп. – Сам возьму!

Не обнажая тесака (офицерской шпагой он так и не обзавелся!), штабс-капитан поднял одно из ружей с примкнутым штыком.

Наверное, прапорщик Рогозин был хорошим фехтовальщиком. Или, по крайней мере, считал себя таким. Но против ружья в умелых руках шансов у него не было – шпага столкнулась со штыком и была выбита из рук.

– Взять его, – приказал Клеопин своим солдатам, будучи не в том настроении, чтобы устраивать тут дуэли: – Где остальные? – обратился он к плененному офицеру.