Рогозин, горделиво скрестив руки на груди, презрительно фыркнул:

– Роялистам отвечать не буду!

– Ладно, гражданин якобинец, – устало вздохнул Николай и повернулся к солдатам. – Ну-с, где народ болтается?

– В городе все, – подавленно сказал один из «преображенцев». Кажется, тот самый часовой.

– Юнкер, – подозвал Клеопин своего заместителя. – Возьмите взвод и становитесь к воротам. Всех впускать, разоружать и никого не выпускать. Лукин, вы со своей командой – караулить пленных! Остальные – за мной. Ну, а ты, горе-караульщик, покажешь, где пленные содержатся.

В подвале под трапезной обнаружились не только гарнизонные солдаты с поручиком Наволокиным, но и монахи. Когда пленных выводили, кое-кого из иноков пришлось выносить на руках.

Последним узилище покинул седобородый подтянутый старец. Судя по высокому клобуку и панагии на груди – настоятель.

– Отец игумен, а вас-то за что? – спросил Николай.

– А нас, сын мой, за то, что пытались увещевать заблудших. Вот, прапорщик и изволил… – грустно улыбнулся.

Николай, воспитывавшийся матушкой в уважении к ангельскому чину, непроизвольно сжал руки в кулак. Но все-таки, превозмогая ярость, снял кивер и подошел под благословление.

– Батюшка, благословите!

– Бог благословит, – осенил его игумен крестным знамением. Потом, прижав голову штабс-капитана к своей груди, поцеловал в лоб: – Будь осторожен, сын мой. Не озлобься!

У Николая навернулись слезы. Давно, ох как давно он не то что не исповедовался, но даже и не подходил к руке священнослужителя!

– Простите владыка, как же тут не озлобиться…

– А ты попробуй, – улыбнулся старец не «отеческой», а настоящей отцовской улыбкой. – Делай, что надлежит, но помни, что братья это твои, хоть и заблудшие. Что же делать, сын мой, раз они такие? Да и сам-то подумай, разве простые солдаты виноваты? Да и прапорщик этот… Молодой еще, глупый. Ты уж, сын мой, не наказывай его строго. Ну, занимайся войском, а я к братии пойду, да и за Иконой присмотреть надобно. А к вам я послушника пришлю, чтобы показал – где разместиться, да как обустроиться.

Осенив крестным знамением солдат – как освободителей, так и недавних гонителей, игумен пошел, держа левую руку так, как будто бы долгие годы придерживал ножны…

Николай смотрел вслед уходящего игумена, раздающего благословления и думал. Пожалуй, если бы не слова настоятеля, он бы уже приказывал вывести за монастырские стены прапорщика Рогозина и расстрелять мальчишку. Теперь он такой приказ отдать не мог. Только надолго ли хватит выдержки? Ну, по крайней мере, он будет стараться…

Пока Николай разговаривал с настоятелем, Сумароков успел разоружить еще человек пятнадцать, возвращавшихся из города. Судя по узлам с барахлишком, «революционеры» делали вылазки как на вражескую территорию.

Ближе к вечеру в подвале под трапезной сидело около семидесяти солдат Преображенского полка. Штабс-капитан Клеопин решил отложить до утра все формальности (если можно было так сказать), связанные с планами на будущее и взаимоотношениями с местными властями, пребывавшими где-то в городе под арестом. Поручив юнкеру расставить посты, а фельдфебелю озаботиться ужином и пополнением солдатского гардероба (ну нельзя же допускать банального «обдирания» военнопленных!), штабс-капитан ушел спать. Пожалуй, впервые за последние месяцы он мог выспаться в сравнительном спокойствии и безопасности. Такой возможностью было грешно не воспользоваться.

Утром в монастырь прибыли представители местной власти, освобожденные из «узилища»: пожилой капитан-исправник, городничий, предводитель местного дворянства и пара купцов.

«Отцы города», отказавшиеся принять присягу на верность Временного правительства, не были заключены в какие-то мрачные тюремные казематы, коих в Тихвине не было, а посажены под домашний арест… Городские чиновники, по простоте душевной, решили, что наконец-таки вернулась императорская власть, пославшая регулярное войско для наведения порядка. А при виде сотни разношерстных бойцов уже не знали, что и подумать.

Клеопин пригласил всех в отведенную для него «командирскую» келию. На совет, так сказать. Туда же был допущен юнкер Сумароков и поручик Наволокин. Приглашали и отца настоятеля, но тот отмахнулся – без меня, мол, справитесь.

Городничий Фирсанов, красномордый отставной подполковник, решил, что возглавлять совещание должен он. Капитан-исправник, подпоручик в отставке, держался в тени. Дворянский предводитель как человек статский, хоть и коллежский асессор, помалкивал, а купечество делало вид, что его тут и вообще нет.

– Что же, господин штабс-капитан, – покровительственно начал Фирсанов. – За службу – благодарю. Теперь, я полагаю, надо выработать план совместных действий. Как старший по званию я назначаю вас…

– Благодарю вас, господин статский советник, – перебил Клеопин. – Очень признателен. Но думаю, что своими людьми я буду командовать сам. Более того, собираюсь переподчинить себе ваших гарнизонных солдат.

Фирсанов, которого поименовали не по армейскому званию, а по статскому чину, побагровел. Выйдя на гражданскую службу, он получил чин, на ранг выше прежнего, армейского. Но статский советник, хоть и приравнивался к армейскому полковнику, был ему далеко не равен…

– Господин Клеопин, как старший по званию… – повторил он.

– Полноте, господин подполковник, – вмешался исправник. – Штабс-капитан абсолютно прав.

Городничий свирепо покосился на капитан-исправника, но смолчал. А что тут скажешь? Городничий, он власть городская и в его подчинении находятся два будочника со старыми алебардами. Для градских обывателей, купечества да канцелярских он – царь и Бог. А капитан-исправник возглавляет всю судебно-полицейскую власть в уезде. Именно ему и подчиняется штатная воинская команда. И если раньше отставной подпоручик слушался городничего в силу сложившегося пиетета к обер-офицерам, то теперь ситуация переменилась.

– Господин, штабс-капитан, каков ваш план? Какие вы собираетесь предпринять действия? – поинтересовался капитан-исправник, «выходя из тени» и дав всем присутствующим понять – кто теперь главный.

– Прежде всего, хотелось бы услышать от присутствующих, на чьей стороне каждый из них? Что касательно меня, то считаю своим долгом сохранять лояльность Его Высочеству государю Михаилу Павловичу.

– Его Величеству императору Михаилу, – поправил Клеопина капитан-исправник. – Государь недавно был коронован.

– Увы, господин исправник, – покачал Николай головой. – Пока я не произносил слов присяги, то называть Михаила Павловича Его Величеством не имею права. Для меня он законный наследник тех императоров, коим я присягал.

– Это все по форме, господа, – встрял в разговор поручик Наволокин. – По сути – мы, то есть моя команда, – поправился он, – за Михаила Павловича. Кто он сейчас – император ли, цесаревич ли, или Великий князь – несущественно.