виды, что нет желчи даже на медлительные фуры, хотя «фортунер» бежал резво и легко делал большегрузы, если позволяли обстоятельства.

Переночевав в Камане, двинули от океана вглубь – на Арекипу. Полина благоухала уже не ландышем, а смесью пачулей и жасмина. Иванюта вдохнул и записал в блокнот суровый приговор: «Все старики попадут в ад, потому что вожделеют молоденьких без любви».

Пустынный пейзаж вокруг понемногу оживал – по сторонам дороги появились пучки колючих трав, цветущих сиреневыми звёздочками, а на горизонте проступили снежные вершины. На двух с половиной тысячах пустыня вдруг сделалась цветной – на жёлтом песке засверкали серебряные дюны. Свернули на обочину и, устремившись к застывшим, слепящим глаз, как снег на солнце, волнам, вдоволь налюбовались.

Забронированная Полиной гостиница в белокаменной Арекипе располагалась в бывшем доме епископа: арки, покатые своды, внутренний дворик с садом – колониальный стиль. Здесь решили задержаться на пару дней – к высоте надо привыкать постепенно, а то в Куско начнёт плющить: там уже три четыреста.

Расчерченная авенидами на квадраты, как шахматная доска, где все фигуры – белые, Арекипа с первого взгляда пришлась Иванюте по сердцу.

Посмотрев на заезжую девицу в шортах и топике, качающую ногой на скамейке (точь-в-точь молодая Волочкова – того и гляди растянется в шпагате), Иванюта записал в блокнот: «Наши достоинства в гораздо меньшей степени могут служить причиной наших творческих порывов, чем наши недостатки».

В ущелье Колка, где летают кондоры, отправились на рассвете – спешили, поскольку царственные падальщики парили по часам и вскоре после полудня аттракцион заканчивался – что-то там происходило с восходящими потоками. Переставали, что ли, восходить.

Вдали курился вулкан. По склонам гор бродили изысканные викуньи. Дурила «Кончита» (так Пётр Алексеевич окрестил навигатор) пыталась запутать и погубить, отмстить за гибель высочайшей из империй.

На перекрёстке дорог в кафе с площадкой для туристических автобусов, возле которой индейцы кечуа устроили небольшой базар, торгуя народными промыслами, выпили по чашке матеде-кока – тут, на высоте, уже дышалось тяжело и перетягивала ватный мозг кольцом горняшка, а листья коки бодрили, снимая болезненные признаки кислородного голода. В буфете продавали леденцы, ириски и козинаки с кокой – их Пётр Алексеевич предусмотрительно набрал с собой, чтобы не вырубило за рулём.

На высоте четыре тысячи четыреста – горная пампа, где среди пучков колючей травы пасутся белые кудрявые альпаки.

Набрав ещё сто метров, остановились, чтобы размять ноги. У дороги – каменистое болотце, булыжники покрыты то ли влажным лишайником, то ли мхом. Иванюта решил поворочать камни – может, где-то притаился жук. Его примеру последовал и Гуселапов в надежде отыскать неведомого паука. Под обломком известняка сидели две небольшие карабиды, которых Иванюта тут же поместил в пластмассовую баночку. Он счёл необходимым брать здесь всех жуков подряд, не только долгоносиков, чтобы составить хороший обменный фонд – в любительских сообществах на форумах порой происходили заманчивые сделки.

Когда Иванюта распрямился, перед глазами поплыли круги, а гулкие виски сдавила невидимая сила – так сдавила, что в ответ на радость Гуселапова, поймавшего в пробирку высокогорного тарантула, едва сложил губы в бледную улыбку. В машине Иванюта сунул в рот ириску с кокой – отпустило.

На перевале «Кончита» предъявила цифры: 4860. Справа от дороги крутился маленький торнадо – танцующий пылевой столб.

За перевалом начинался спуск в Чивай. На склонах долины показались древние террасы – полторы тысячи лет индейцы выращивали здесь дарованный богами маис. Остановились, чтобы насладиться видом.

И тут им на голову свалились немцы. Такое экзотическое приключение: группу возрастных туристов автобусом завезли на гору, посадили на велосипеды и пустили по серпантину вниз. Катись себе по склону среди могучих Анд – даже педали крутить не надо. Автобус уехал, чтобы встретить группу в Чивае; замыкал растянувшуюся вереницу небольшой грузовичок, доставивший на гору велосипеды.

Бодрые немецкие пенсионеры чередой проследовали мимо припаркованного на обочине «фортунера», как вдруг последнюю, отставшую от остальных старушку повело в сторону, крутануло, и она неловко грохнулась с велосипеда на бок метрах в двадцати от любующихся видом долины русских. Хорошо, скорость была невелика.

Пётр Алексеевич подбежал первым, за ним – остальные. Полина заканчивала в студенческие годы курсы медсестёр, поэтому тут же принялась деловито хлопотать над обмякшей, как пластилин, немкой: куртку под голову, ноги приподнять…

– Гипоксия, – определил Пётр Алексеевич. – Надо срочно вниз. Спустимся метров на пятьсот, сама отпрыгнет.

Тут из-за поворота выехал грузовичок. Из кабины выскочила сидевшая рядом с водителем черноволосая перуанка – сотрудница турагентства – и быстро залопотала по-испански. Было видно, что перепугалась.

Следуя указаниям Петра Алексеевича, опустили спинку переднего сиденья «фортунера» и перенесли на него немку. Велосипед, Иванюту и Гуселапова забросили в грузовичок, а безостановочно стрекочущую перуанку и Полину посадили на заднее сиденье «тойоты».

По дороге немке стало немного лучше – взгляд ожил, но всё ещё плохо фокусировался на предметах.

В Чивае старушку, уже ожившую до робкой улыбки, передали взволнованным немцам. Сопровождавшая группу перуанка твердила без конца «gracias, muchas gracias» – особенно после того, как в специальный бланк переписала паспортные данные Полины и Гуселапова, засвидетельствовавших, что туристку на дороге никто не сбивал (ни велосипедисты, ни машина), что рухнула сама, сражённая высотным головокружением.

Благодаря этой истории в Cruz del condor опоздали, оказавшись на смотровой площадке в полном одиночестве. Но вид гигантского ущелья был прекрасен и без грифов, как царский дворец без царя.

Хотя с хозяином дворца, конечно, было б лучше.

Аплетаев сидел за рулём старенького «паджеро-пинин»; сзади дремал Хуан, допоздна ловивший на ртутную лампу обитающих в ночи крылатых тварей. Небо сияло синевой, одинокий самолёт дымил в высях, поднявшееся над лесом солнце золотым ветром палило левый висок. Дорога вела в Пуэрто-Окопа, где предстояло пересесть в моторку и по Перэне чесать вниз, до полноводной Эне. Аплетаев справился бы и один, но маленький Хуан, родом из ашанинка, ещё не забыл родной язык, что было важно при переговорах с местными индейцами – в особенности при расспросах о том, что сейчас интересовало Никиту ничуть не меньше, чем поджидающие в деревеньке Пичигуйа редкие зверюшки.

Благодаря доверительному отношению, через Хуана он многое узнал от ашанинка о повадках обезьян Гумбольдта, капуцинов и тамаринов, об охоте на тапиров, свиней-пекари и рыжих капибар, о лакомых личинках и жалящих муравьях, о нравах гигантских выдр, ягуаров и кайманов, о кипящей реке, в воде которой можно заварить мате, о съедобных и ядовитых плодах, о деревьях, источающих приятный аромат или дающих краску, о ягодах, чей сок наяву уносит человека в незримый