31 августа (12 сентября) 1909 г., сразу после очередного «тюремного дня рождения», он был выслан в распоряжение Енисейского губернского правления. Дорога заняла два месяца. В середине сентября он прибыл в красноярскую каторжную тюрьму, где ему объявили место ссылки: село Бельское Енисейского уезда (в 300 километрах от Красноярска). Сюда он прибыл 24 сентября. Однако здесь он долго не задержался. Возможно, что свое влияние оказала «история» с могилой известного деятеля русского освободительного движения М. В. Петрашевского. Могила революционера находилась в заброшенном состоянии. Дзержинский нашел ее и не только привел в порядок, но и установил столб, схожий с «позорным столбом» на Семеновском плацу в Санкт-Петербурге, у которого 22 декабря 1849 г. Петрашевскому объявили о замене смертной казни пожизненной каторгой[475]. Скоро 8 октября его перевели в село Сухово Тасеевской волости Канского уезда, а через месяц — в село Тасеево.

Уже в период тюремного этапа товарищи по партии начали подготовку по организации нового побега Дзержинского. Прибытие его в Тасеево сделало возможным побег в самое ближайшее время[476]. Однако в Тасеево Дзержинский пробыл семь дней[477]. Ряд обстоятельств немного сдвинули срок побега и изменили сам его сценарий. «Осенью 1909 года Дзержинский, прибыв на место поселения в село Тасеево, узнал, что одному из ссыльных угрожает смертная казнь за то, что, защищая свою жизнь, ссыльный убил напавшего на него бандита. Феликс, не задумываясь, отдал попавшему в беду товарищу заготовленный для себя паспорт и часть денег, чтобы облегчить ему побег. А сам через несколько дней бежал без всяких документов»[478].

Третий побег Дзержинского из ссылки произошел 13 ноября 1909 г. В Вильно Дзержинский направился к сестре Альдоне, которая оставила воспоминание об этой необычной встрече. «Зимой 1909 года мы жили в Вильно на Полоцкой улице. Как-то к концу дня я получила письмо из Сибири от Феликса, но не смогла его сразу прочитать, занятая детьми. Только уложив их спать и освободившись от остальных хлопот, часов в 11 вечера, я распечатала письмо и села его читать. Не успела я дочитать до конца, как раздался звонок в сенях. Я была страшно удивлена такому позднему звонку и, подойдя к двери, спросила:

— Кто там?

В ответ раздалось:

— Открывай скорей.

Недоверчиво приоткрыв дверь, я увидела на пороге человека в высокой серой папахе и тулупе с поднятым воротником, так что видны были одни глаза. Я растерялась и не знала, что делать. Неизвестный же сказал:

— Разве ты не узнаешь меня? Впускай же скорей!

Это был Феликс, бежавший из Сибири. Долго еще не могла я прийти в себя от радости и удивления, он явился быстрее, чем я успела дочитать его письмо.

Всю ночь сидели мы втроем — Феликс, я и брат Станислав — и не могли наговориться. Феликс рассказывал о приключениях во время своего побега, о том, как в вагон вошел человек, который видел его в кандалах и арестантской одежде, когда его вместе с другими политическими везли в Сибирь. Боясь быть опознанным, Феликс вынужден был лежать на полке, повернувшись лицом к стенке в течение целых суток, пока этот попутчик не сошел.

В Вильно Феликса хорошо знали. Он провел в этом городе все ученические годы. Необходимо было принять меры к тому, чтобы его не опознала полиция. Наутро было решено превратить брата из светлого шатена в брюнета. Мой младший сын быстро сбегал в аптеку за черной краской, и мы принялись гримировать Феликса. Но не успели мы еще закончить эту процедуру, как раздался резкий звонок. Он показался нам необычным, и мы немедленно приняли меры предосторожности. Мой сын вывел Феликса из дома черным ходом к реке, захватив с собой и краску.

Они успели уйти вовремя. В дом ворвались жандармы, искавшие Феликса. Мы все сказали, что его здесь нет и быть не могло. Я выразила крайнее удивление и показала письмо, только что полученное от него из Сибири. Так Феликс удачно избежал на этот раз ареста. Пробыв в Вильно до конца дня, он к ночи уехал из города»[479]. Через Варшаву он нелегально выехал за границу в Германию.

В конце декабря 1909 г. Дзержинский благополучно добрался до Берлина. Оказавшись в эмиграции, «…он тут же, не желая слушать об отдыхе, стал рваться на нелегальную работу обратно в Королевство Польское. Это повторялось каждый раз после многократных его побегов. Но на этот раз мы все решительно запротестовали из-за его сильно подорванного здоровья. Мы хотели, чтобы он отдохнул и подлечился. А он писал нам: «Не возражайте против этого, ибо я должен либо весь быть в огне и подходящей для меня работе, либо меня свезут… на кладбище», — вспоминал позднее А. Барский[480].

Практически каждый из «берлинцев» предлагал свой вариант организации отдыха для Феликса. Преобладали советы отдохнуть в Италии. Так, Роза Люксембург, увидев состояние здоровья Дзержинского, настаивала на его незамедлительном лечении, предложив ему поехать в Мадерне[481], где она незадолго до этого жила за шесть-семь франков в день. Юлиан Мархлевский предложил альтернативный вариант: поехать на итальянский остров Капри, зимний европейский курорт. Предлагались и другие варианты мест отдыха и лечения. Осматривавший его перед отъездом врач, профессор медицины Миакалис, сам больной чахоткой, в свою очередь, советовал поехать в Рапалло, не возражая, впрочем, и против Кордоны[482].

Осмотр и анализы Миакалиса показали отсутствие туберкулеза у Дзержинского, но при этом однозначно констатировали нервное и физическое истощение, похудание и измученность пациента. Поэтому Миакалис рекомендовал Дзержинскому покой, регулярный образ жизни, хорошее питание. В результате разноречивых советов Дзержинский, выезжая из Берлина на юг, еще не знал, где он конкретно остановится в Италии. Главное, он хотел, чтобы рядом было море.