Это приводит нас к давно подмеченному главному выводу относительно либертинов: значительное их число занималось самыми разными «делами». Это отражено не только в эпиграфике, но и в литературных трудах, художественных сочинениях и юридических документах. Причина такого явления кроется в том, что в античном мире возможность приобрести деньги для открытия своего бизнеса была ограничена. Для простого человека оказывалось трудным одолжить стартовый капитал на приемлемых для него условиях из-за несовершенства банковской и финансовой систем. Конечно, имелась возможность постепенно наращивать капитал, основанный на прямых доходах, но этому мешала маржа. В отличие от простолюдинов вольноотпущенники приходили в бизнес с финансовой поддержкой своих хозяев, которую те оказывали им в качестве рабов, или позднее, когда они уже стали свободными, а то и в обоих случаях. Для рабовладельцев это было очень выгодно, так как они нуждались в надежных людях, которые работали бы на них. Хозяин, используя подневольных, по закону являвшихся его собственностью, и освобожденных, имевших обязательства перед ним (при наличии у них давних связей), был уверен в добросовестном управлявшем. Авторитетнейший юрист-систематик Гай подтверждал это: «Законной же причиной отпущения на волю будет, например, тот случай, когда кто-либо отпускает на волю… раба, для того чтобы иметь в его лице поверенного» (Институции, 1.19). Используя рабов и либертинов, представители элиты могли вести свое дело без привлечения партнеров или поверенных из свободнорожденных и, таким образом, скрывали свое прямое участие в бизнесе от общества, считавшего это недостойным для аристократии занятием.

У невольника имелось два стимула трудиться добросовестно: обещание хозяина отпустить его на волю за хорошую работу и возможность заработать и накопить личные средства («пекулий», или «заначку»), которые позволялось иметь рабу в ожидании вольной. Для невольника с амбициями и способностями к какому-либо ремеслу эти стимулы в сочетании с возможностью в будущем завести свое дело и надеждой на достойную и даже богатую жизнь являлись весьма привлекательными. Отношения вольноотпущенника с его патроном складывались по-разному. Их вообще могло не быть (в случае смерти патрона или прерывания либертином всех прежних связей), или они оказывались очень тесными, если бывший раб оставался жить в доме своего хозяина. Но успехи вольноотпущенника напрямую связывались с опытом, который он получил, будучи рабом, и с имевшимися возможностями.

Сведения о невольниках в Бразилии дают нам поразительную аналогию: «Рабы, которые хорошо и добросовестно исполняли свою работу управлявших, часто вознаграждались за преданную службу. Хозяева разрешали им приобретать собственность, включая землю и других невольников, и в конце концов получить свободу путем выкупа. Такие освобожденные зачастую становились клиентами своего бывшего господина, а теперь патрона; таким образом, предоставление рабу воли не угрожало его владельцу. Скорее успех бывшего подневольного оказывался выгоден его хозяину, поскольку власть над людьми была составляющей высокого статуса в обществе» (Мэри Караш. Жизнь раба в Рио-де-Жанейро).

Личность вольноотпущенника начинала формироваться, когда он жил в доме своего хозяина в качестве раба, где его считали полным ничтожеством. После получения свободы он словно рождался заново, а его господин становился его патроном – это слово имеет общий корень со словом «патер», «отец». В юридических документах либертин приравнивался к сыну. В «Дигестах» читаем: «Вольноотпущенник или сын должен всегда уважать и свято чтить патрона или отца». В официальной терминологии римского права название «отец» после освобождения заменяется словом «патрон» – хозяин, давший волю рабу. У сына были практически такие же обязанности, права и ограничения, как и у вольноотпущенника, хотя во многих отношениях последний оказывался даже свободнее сына, который находился в полной власти отца. Например, в то время как его чадо не могло жениться, иметь собственные, пусть даже им заработанные, деньги или собственность, вольноотпущеннику все это разрешалось. Более того, предполагалось, что оба должны почитать и подчиняться отцу/патрону как источнику их существования, на деле же раб, рассчитывавший на освобождение, проявлял больше покорности, чем сын или дочь. Либертина хоронили с остальными членами домохозяйства, что подчеркивало его тесную связь с семьей. В эпиграфике имеются сотни подтверждений этого обычая, например:

«Секст Рубрий Логисмий, серебряных дел мастер, наказал в своем завещании, чтобы возвели этот памятник для него и Рубрии Ауры, его вольноотпущенницы, и Секса Рубрия Сатурнина, его сына, и всех его вольноотпущенников и вольноотпущенниц, а также их потомков» (АЕ 1928.77, Рим).

«Евтихия, дочь его, поставила этот памятник Духам подземного мира и Титу Лабену Патавину, своему досточтимому отцу, и их вольноотпущенникам и вольноотпущенницам и их потомкам» (CIL 5.2970, Падуя, Италия).

Рабство и состояние раба после его освобождения порождали множество обязанностей, выходивших за пределы отношений сын – отец. Они были двоякого рода: неписаные и ничем не ограниченные обязанности, так называемые obsequia («преданное поведение») и officia (священный долг), что заставляло невольника и вольноотпущенника проявлять покорность и послушание господину/патрону; а также особо оговоренные, называемые operae (задания или особые услуги). Obsequia и officia, обусловленные нормами общества, включали в себя все, что могло обеспечивать положительное положение патрона в обществе, в частности преданность его интересам в судебных спорах, придание социальной значимости патрона тем, что у него имелся клиент, а также оказание патрону помощи, если он оказывался в затруднительном положении. Возлагавшиеся на вольноотпущенника обязанности, которые при получении свободы он публично брал на себя, могли существенно различаться в зависимости от того, оставался ли он жить у хозяина или отделялся от него и заводил свое дело или открывал мастерскую. Иногда от него требовали отработать определенное число часов в пользу хозяина дома. И следует отметить, что далеко не все рабы имели обязанности перед своим бывшим господином, поскольку человек, заплативший ему полную стоимость своего выкупа, порой сохранял исключительно эмоциональную привязанность к нему как бывший член семьи. Как официальные, так и неформальные обязанности были самыми различными, но в принципе они возлагались на вольноотпущенника из-за желания хозяина контролировать работу своего бывшего раба и получать часть дохода. Добросовестно исполняя свой долг перед патроном, либертин мог рассчитывать на его благосклонное отношение, а следовательно, на его поддержку, например, в случае возникновения трений с законом или получения от него денег на свое дело. Поскольку «отец» получал от этого социальные и экономические выгоды, то такие отношения оказывались весьма взаимовыгодными.

Естественно, случалось разное. Вольноотпущенник мог преисполниться самомнения и гордости, особенно если добивался успеха в своем деле, и отказаться исполнять обязанности перед хозяином, на которые тот вправе был рассчитывать. Античная литература дает много примеров исков против неблагодарных либертинов, а также приговоров суда по таким делам. Понятно, что представители аристократии воспринимали разбогатевших вольноотпущенников как досадных конкурентов. Но для простых либертинов проблемой становились злоупотребления со стороны патронов. Так, «отец» мог заставить работать на себя сверх согласованного срока. В «Дигестах» указывается, что вольноотпущенницу старше 50 лет нельзя заставлять работать на ее патрона, следовательно, такие факты имели место; от женщины, получившей свободу, не требовалось выходить замуж за своего патрона (хотя если, будучи рабыней, она обещала по получении свободы стать его женой, то была обязана исполнить обещание).