Не может Вран счастью своему поверить. Смотрит на Солна, изумления, радости своей не скрывая — и с каждым новым «да» всё сильнее на губах Солна усмешка расцветает довольная, а уж когда и Солну кто-то в речах своих должное отдаёт, совсем его глаза сиять начинают. Словно не Вран это испытание проходит, а сам Солн. Словно не Вран здесь что-то доказывает, а сам Солн.

Последнее «да» Врану говорят: совсем уже лют иссохший, под локти соседними стариками поддерживаемый, еле слышным шёпотом «да» это шелестит — а для Врана оно первым раскатом грома весеннего на весь холм рокочет.

«Да».

Вран считал: дюжина «да» против двух «нет».

Вран считал.

— Спасибо за… — выдыхает он неверяще.

— Спасибо, что время уделили собранию этому, — говорит Лесьяра, обводя глазами стариков. — Спасибо за доводы ваши, за мнения ваши, которые ценю я и уважаю — ибо нет большего сокровища, чем слова тех, кто поколениями ум свой в согласии с лесом и законами нашими оттачивал. Благодарю я вас от всего сердца, благодарю за всё, что хотели вы до меня донести и донесли — однако…

Вран считал, что хоть немного совести у Лесьяры осталось.

— …одна из нас решения принимать должна — так Первая начала, так Вторая продолжила, так и мне до конца моих дней продолжать. Согласна я, что знаешь ты теперь о нас чуть больше, чем раньше, Вран из Сухолесья — наставник твой действительно большую часть небылиц о нас правдой заменил, но… не полностью.

Меркнет свет в глазах Солна. Становится прямее его спина — как жердь проглотил. Сводит брови озадаченно одна из старушек, открывает рот вторая — но быстро её третий старик за рубаху дёргает.

А Лесьяра продолжает:

— Кажется мне, что не так уж много усердия ты проявил — за три месяца, признаться, большего я от тебя ожидала. Не ожидала я и того, что так беспечен ты будешь к просьбам нашим, во благо тебе же направленным — говорила я со многими членами племени моего, и выяснилось вдруг…

…нежданно-негаданно…

— …что с половиной волков молодых ты уже познакомился — что ж, пусть так, могла бы я на это за заслуги твои глаза прикрыть, за желание твоё павших нам вернуть, русалке потерянной помочь — да только невозможно всё на свете делами своими возместить, какими бы добрыми эти дела ни были. Вижу я перед собой юношу сметливого, велеречивого, другим умеющего понравиться — но вижу я и человека со всей его человеческой сущностью: самолюбивого, своевольного, во главу угла собственные желания, собственные домыслы ставящего. Благодарю я и тебя, Вран из Сухолесья, за упорство твоё, за открытость твою, за веру твою в себя и других — но не могу я тебя поблагодарить за трудолюбие, послушание, прилежание и достаточные знания. Говорю я тебе «нет», но лишь до тех пор, пока не будешь ты готов вновь перед нами предстать, чтобы ещё раз испытать мы тебя смогли.

«Мы».

Какое же это «мы», змея ты скользкая, если сама ты только что сказала: одна ты тут всё решаешь, остальные так — для развлечения твоего сюда приведены да для того, чтобы в очередной раз меня в грязь лицом макнуть?

Вран делает глубокий вдох.

— Спасибо на добром слове, хозяйка, — говорит он, улыбаясь так сладко, как только может — прямо как ведьме ночью прошлой улыбался. — Спасибо за то, что…

Сводит у Врана горло от злости, так сильно сводит, что сглотнуть он даже не может — а Лесьяра ему в ответ так же сладко улыбается, и не представляет Вран, как могла эта обманщица двуличная такую душу светлую, как Бая, воспитать — как могла Бая под крылом матери такой…

Бая…

Бая всю дорогу до холма Врана за руку держала, ни на кого внимания не обращая, а потом чуть нож у него забрать не забыла. Бая посмотрела на него напоследок так… так. Столько всего в глазах Баи было — столько всего Врану ещё предстоит увидеть. Этому-то Лесьяра никак не помешает. Этого-то Лесьяре у него никак не отнять.

А холм этот… Что ж, поживёт в нём Вран ещё немного — тем более что на другом холме они с Баей сегодня встретиться договорились. На том самом, с которого на капище, огнём пылающее, глядели.

— …что справедливо, честно меня оценили, — Вран продолжает — и как второе дыхание в нём открывается. — Всё я понимаю, хозяйка, со всем согласен — не могу я никак с душой своей общительной управиться, хоть и одна она у меня. Как тут не посвоевольничать, когда другие души вокруг такие прекрасные гуляют, как с ними не заговорить? Все имена предков ваших, к сожалению, перед ними меркнут, все тонкости из головы выветриваются — вот смотрю, например, на дочь вашу старшую, и только одно имя в голове: Бая. Придётся бороться с этим, хозяйка. Исправлять это, конечно, до испытания следующего. Будем мы с Баей упражняться, буду я к присутствию её привыкать да разум свой оттачивать, чтобы уж ни при каких обстоятельствах сведения нужные из него не испарились.

Сдавленно старики закашливаются, косится на него Солн с выражением в глазах странным — но как будто не осуждающим.

Весёлым даже.

А Вран не останавливается, продолжая Лесьяру своей улыбкой ослеплять:

— Правы вы, хозяйка, во всём вы правы — не могу я всё делами своими добрыми уравновесить, выбирать я должен, вот я выбор и делаю: на знаниях своих сосредоточусь, до совершенства их доведу, а уж болтливость мою должны мне предки ваши простить, ведь не зря же я дела эти добрые делаю, верно? У всех свои недостатки есть, вот и мы мой вовремя обнаружили. Спасибо вам, хозяйка, спасибо вам ещё раз — всё я понял, всё запомнил, с рассвета завтрашнего сразу же мы с наставником к работе приступим. А пока пойду я, хозяйка, погрешу немного — раз уж пришли мы к выводу, что позволительно мне это в пределах разумных.

Каменное лицо у Лесьяры. Как окаменело при словах о Бае, так ни одного чувства на нём и не проявилось — и к Чомору Врану они не сдались, чувства её. Пусть камнем этим здесь хоть до ночи остаётся — с ночницей как раз поговорит, ночница ей всяко лучшим собеседником, чем Вран, покажется.

Разворачивается Вран да из холма выходит — слушается его уже дверь вторая, в лес ведущая, хоть кто-то его за своего здесь