И этой ночью блаженные сны

Приснятся тому, кто спит.

Ему приснится сладкий жасмин

И стопроцентный спирт.

Ночью… Странное дело, вечный день совсем не радует. Как и эта, привязавшаяся с рассветом песня. Неспящему доктору Джекилю она очень нравится. У нас с ним определенно разные вкусы. Кажется, песня называется…

Выходят дамы из галерей,

Неся в волосах цветы…

А он никогда не увидит Эль-Рей,

И не увидишь ты.

«Эль-Рей» — Рай. Вспомнил! Могу даже припомнить автора…

Не важно! Вперед!..

[…………………………..]

…И тут ничего. Ничего — и никого. Вместо дома, где мы столько раз виделись с Л — пустая чаша стадиона. И другого дома нет — того, что на улице с трамваями, там, нечто непонятное, без окон, то ли склад, то ли…

Вперед!

Никто не спасется, никто не сбежит.

Дверь открывать не сметь!

И те, кто искали лучшую жизнь,

Найдут не лучшую смерть.

Темноты нет, нет ничего страшного, ничего уводящего вглубь, под землю. Улица прямая, трамвайные рельсы на месте, даже трамваи никуда не делись — стоят, ждут.

Вперед! Ничего, что там — проклятое кладбище, проклятый ночной ужас. Но именно сегодня стало понятно: проступающие в сумерках надгробия — не самое жуткое, что может случиться.

…Дом «Salve» — сейчас будет справа. Если опасности нет, рельсы побегут дальше, если есть — начнется некрополь, бесконечный некрополь — тот, где военный мемориал с серой стелой.

В очках-озерах трещин разлет,

Холодный зрачок пуст.

Он почувствует — в мертвом теле его

Появится мертвый пульс.

[…………………………..]

Рельсы! Все в порядке, мой Рай — мой Эль-Рей! — на месте, иначе и быть не может в такой ясный день. Почему ты пуст, Эль-Рей? Я же никогда не оставался «здесь» один, даже ночью!

Вместо кладбища — зеленая лужайка, чуть дальше — несколько молодых деревьев неуверенно обживают солнечный простор. И церковь сгинула — без следа. Только в такие солнечные дни понимаешь, что дело не в маленьком мистере Хайде, которого вели домой по темному погосту. Ночные могилы — лишь личина, обычная маска, под которой прячется страх. Сложись все иначе, меня бы приводили в ужас зеленые собаки или красные автомобили. Утро, солнце, полет — Рай. Ночь, страх, могилы — Ад. Отчего же все не так? Или Страх сменил маску?

…Дом «Salve» — он хоть остался? Даже не посмотрел… Возвращаться не стоит, такие приметы и «здесь» актуальны.

Вправо? Вправо! Широкой безымянной (пустой!) улицей — к дороге на север. Так проще всего выбраться, покинуть Эль-Рей, умчаться подальше.

Сгорает бабочка в фонаре,

Дымит прозрачная кожа…

А он никогда не увидит Эль-Рей,

И ты не увидишь тоже.

Дорога на север, дорога к перевалу, к серой скале, к остановке троллейбуса. И дальше — к самому морю. Она тоже разная, тоже меняется. Если все в порядке, если день — настоящий, слева будет лесопарк — обычный зеленый лес на много километров. А вот если не так…

А утром — утром чары падут,

Оковы падут вместе с ними,

И женские губы станут в бреду

Шептать проклятое имя.

[…………………………..]

Больницы нет, нет огромного квартала — того, что появляется лишь в сумерках, куда лучше не заезжать. Лес, зеленый лес, яркое солнце, безоблачное небо.

Джимми-Джон прислал… Письмо? Новый файл, очередную картинку-дурилку для Том Тим Тота? Не помню, да и не важно. Иное важно — город, мой Эль-Рей, опустевший рай.

Как звали девушку в красном платье? В красном? В синем? Ей никогда не увидеть Эль-Рей… Том Тим Тот, бедняга-лилипут, не вини меня, мне нечем тебе помочь, и твоей стриженой — тоже не помочь, самому бы разобраться.

Альда… Ее зовут — Альда. Звали — Альда.

Ей так хотелось без плана, без карт

Мчать путями большими,

Ей так хотелось ворваться в ад

На своей горящей машине.

Плохая песня! Зачем врываться в Ад? Ад и так есть, он в каждом из нас, просто меняются маски. И у стриженой наверняка есть своя Преисподняя, и даже у белозубого Джимми-Джона.

Дорога, что ведет на запад — неровный проселок, загадочная дорога, которой я ни разу не проехал до конца…

Река? Да, кажется, именно так можно проехать к реке, к той, где белый город.

Дороги нет. Лес. Солнце. Эль-Рей.

[…………………………..]

Да, картинка! Акула прислала картинку, новую, я-неспящий ее даже не открывал. И время указано — как всегда по Афинам. Жаль, не могу приказывать доктору Джекилю! Я бы ему запретил…

И он никогда не увидит Эль-Рей.

Глупость, глупость, глупость! Его (меня! нас!) просто присадили на картинки, на чертовы файлики Франкенштейна. Может, поэтому в городе все не так, может, поэтому и солнце не в радость, и синее небо не в радость? Потому город и пустеет?

…Том Тим Тот, лилипут наглый, подскажи! Акула говорила… Она говорила, что файл Альды (Альда! ее зовут Альда!) — просто ее сон, но туда мы попали вдвоем с этим австралийцем, поэтому программа не выдержала…

А у меня, в моем Эль-Рее, тоже есть программа? Альда побывала «здесь», а город — только для одного, только для меня.

Питер Пэн? Она читала Питера Пэна? Эту книгу читают «там», а не во сне. Или в программе предусмотрено даже такое, даже книжка про летающего киндер-сюрприза? Том Тим Тот, когда нежился на пляже, тоже читал про каких-то бегемотов.

Прямо? Да, прямо. Если у моря тоже пусто, значит… Значит — пусто! И ничего не придумать.

Ей так хотелось на белый свет

Пролить золотую желчь.

Ей так хотелось подняться наверх

И небеса поджечь.

Альде тоже хотелось наверх, к самому небу. В ее мире чудес, кажется, нет. Программа не предусматривает, как выразилась Акула.

…Пустой троллейбус. Еще один… Теперь бы затормозить, забраться в кабину, сесть за руль. Давняя мечта: солнце, пустой троллейбус, бесконечная дорога. Путь в Рай! Но сегодня все не так, все по-другому. Мне не увидеть Эль-Рей — никогда…

Не смей! Не смей, трусливый мистер Хайд! Ничего не случится, «здесь» всё возвращается, и все возвращаются. Люди могут исчезнуть, и город может исчезнуть, но они все равно вернутся!

А если…

Не смей, не думай!

[…………………………..]

Скала… Значит, за поворотом — море, а прямо по тропе — пустая станция и брошенный лагерь. Оттуда легко попасть к странному санаторию, где темный подвал, еще дальше — незнакомое кладбище на холме…

Море!