Низкие бум-бум повторялись снова и снова, будто эти двойные удары издавала работающая вдалеке машина. В мозгу родилась спасительная мысль: что, если каким-то невероятным образом она оказалась на рыбозаводе? Это объясняло бы и запах, и звуки, но…

Джиона приложила руку к своему ложу. Оно заколыхалось под ней, словно массажное кресло, в котором она так любила расслабляться. Внезапно поверхность, на которой она лежала, сдвинулась. Джиону швырнуло на стену. Та тоже оказалась мягкой и гладкой на ощупь — как шелк. Джиона поднялась на ноги, ударившись головой о низкий потолок, который от удара прогнулся. Она находилась внутри гигантского кокона или какого-то мешка.

Ее охватила паника. Джиона заметалась внутри своей темницы, беспорядочно тыча руками в стены. Так и не найдя выхода, она зарыдала.

Это ловушка.

— Папа? — позвала Джиона в паузе между рыданиями. — Папа!

Но окружающая тьма поглотила ее крики. Никакого эха. Ни единого звука в ответ. Стены из плоти не пропускали внутрь ничего.

Плоти…

Поток воспоминаний обрушился на мозг Джионы, вырвав ее из реальности, так что ее дыхание участилось. Вони она уже не ощущала. Перед глазами отчетливо возникла картина жуткой тени, поднимающейся из глубины, раскрывающей полную острых зубов пасть и проглатывающей ее целиком. Осознав в полной мере свое положение, Джиона открыла рот и приготовилась закричать от ужаса и отчаяния, но в этот миг ее оторвало от пола и впечатало в потолок. Мгновение — и она упала вновь на пол. Ее швыряло от одной стенки к другой. Джиона почувствовала, что еще немного — и она не сможет дышать. Сознание покидало ее. Хотя ее тело немилосердно трясло и выкручивало в разные стороны, оно все же было защищено от серьезных повреждений мягкими стенами этой тюрьмы из живой плоти. От жгучей боли замелькали в глазах радужные круги, когда она вдруг ударилась головой обо что-то твердое. Спустя несколько мгновений сознание к ней вернулось. Впрочем, она не знала, как долго находилась без чувств, потому что вокруг царила все та же беспросветная тьма. Но боль в голове служила доказательством, что все происшедшее было вполне реальным.

Было, однако теперь закончилось. Джиона поднесла руку к голове и почувствовала под пальцами теплую, липкую влагу. Очевидно, в результате удара о нечто твердое ей рассекло голову. Сейчас рана припухла и больше не кровоточила, но волосы были испачканы свернувшейся кровью. Джиона не к месту подумала, что, появись она такой в людном месте при дневном свете, детишки в ужасе бросились бы от нее бежать. Но по крайней мере, кровь больше не текла. Тут она вспомнила про часы. Подарок отца на прошлый день рождения — фирмы «Люминокс», предназначенные для подводного плавания. Точно такие же носил и отец. Джиона нажала кнопочку на часах, и циферблат ожил, вспыхнув желтым цветом. После кромешной тьмы даже слабое свечение показалось Джионе нестерпимо ярким, и она на несколько секунд зажмурилась, привыкая к свету.

Стрелки и цифры на часах видны были отчетливо, но окружающую тьму их свет разогнать не мог. Часы показывали девять тридцать утра. Увидев дату, Джиона судорожно вздохнула. Прошло четыре дня… целых четыре дня с тех пор, как они с отцом вышли в океан на яхте! На глаза навернулись слезы, и в этот момент она заметила, как свет отражается от чего-то, лежащего на полу. Она вытянула руку с часами и увидела свою камеру, без водонепроницаемого чехла.

Мрачное и сырое обиталище уже не ходило ходуном, а только слегка поднималось и опускалось. Джиона нагнулась и подобрала камеру. Нащупала кнопку «Power» и нажала. Экран вспыхнул, заставив ее вновь зажмуриться. Хотя он светился довольно ярко в сравнении с окружающей тьмой, но не мог показать ничего иного, кроме все той же тьмы.

Тогда Джиона опять нажала кнопку на часах и, держа циферблатом вниз, поднесла так, чтобы свет падал на объектив камеры. Преломившись в линзе, лучи света проникли в камеру, и экран осветился. Джиона наконец-то увидела самое себя. Затем циферблат погас. Ощущая в руке холодную тяжесть камеры, Джиона сообразила: вот он, источник яркого света. Достаточно сделать несколько снимков со вспышкой — и она сможет рассмотреть, что ее окружает.

Не наводя объектив на конкретную цель, она нажала на кнопку. Вспышка в маленькой темной каморке была подобна вспышке атомного взрыва. Внезапная острая боль пронзила широко открытые глаза Джионы. Она застонала. Во вновь воцарившейся черноте перед глазами снова заплясали круги. Она уменьшила мощность вспышки и поставила камеру в режим серийных снимков. Джиона надеялась, что при менее ярком освещении сумеет что-нибудь разглядеть. Удерживая палец на кнопке, она сделала три снимка; каждая вспышка заливала светом ее узилище. С каждым разом глаза привыкали к свету. Тогда она решилась и вновь нажала на кнопку. На протяжении полуминуты вспышки щелкали с периодичностью два за секунду.

Джиона осмотрелась вокруг. Вверху, внизу и со всех сторон под розовой плотью пульсировали голубые вены. В том конце полости, где она находилась, из темноты выступал большой клубок туго натянутой плоти, что-то вроде гигантского сфинктера. Джиона поняла, что именно через него сюда и попала.

Когда она увидела и оценила безвыходность своего положения, когда поняла, что оказалась в заточении в черт знает каком внутреннем органе гигантского морского чудовища, ее обуял ужас. Либо она умрет от голода, либо сама будет переварена заживо. На теле выступил холодный пот. Джиона села, прислонившись к мягкой стене из плоти, и подтянула ноги к груди. Увидев достаточно, она выпустила камеру из рук и стала мечтать о том, чтобы к ней вернулось спасительное забытье.

Меньше всего Джионе хотелось бы пребывать в сознании, когда монстр начнет ее переваривать.

На борту «Титана», залив Мэн

— Дьявол! — закричал Тревор, глядя на изображение, передаваемое в рубку «Титана» с мини-субмарины.

Он увидел ЭТО. Увидел ясно и отчетливо, так же как и все находящиеся в рубке. В тот миг, когда уже казалось, что Аттикус вот-вот покончит с чудовищем, в яркой вспышке света внутри левиафана проступил силуэт девушки. Она была до сих пор жива. Дочь Аттикуса, живая, находилась в брюхе Кроноса!

— Нет, этого не может быть!

Андреа приложила ладонь к тому экрану, на котором Аттикус неистово стучал кулаками по стеклу кабины.

— Она жива.

Слезы покатились по ее щекам, по морщинкам, оставшимся от широкой, в предыдущей беседе с Тревором, улыбки.

О'Ши также был ошарашен. Он отошел от экранов, погруженный в раздумья, с нахмуренным лбом.

— Чудо, — прошептал он.

Тревор внимательно наблюдал за Аттикусом, замечая, как на его лице выражение отчаяния сменяется выражением надежды. Из всех возможных вариантов развития событий произошел наименее вероятный и, главное, наихудший. Его герой, его храбрый воин превратился в несущего черт-те что отца за какие-то полминуты, в течение которых он узнал фигуру своей дочери в утробе Кроноса.