— Где она? Где Мелисанда? — рявкнул он, наклоняясь к Эмелине и хватая ее за узкие плечи. — Где?

Он замахнулся, его рука взвилась в воздух, точно орел, готовый наброситься на свою жертву.

Внезапно красный туман развеялся и граф увидел сидящую перед ним испуганную кормилицу.

— Прости меня, — пробормотал Оттмар, который сам испугался этой злобной вспышки. — Я ни за что не причинил бы тебе боль. — Слезы навернулись ему на глаза.

Почти ничего не видя из-за слез, он сжал кормилицу в объятиях, поцеловал в лоб, щеки, губы.

— Прошу тебя, прости меня.

— Милый мой мальчик, мой Оттмар… — Теперь уже и Эмелина плакала. — Мне не за что вас прощать. Мне не нужно было затевать этот глупый разговор.

Но Оттмар не позволил ей договорить. Он прижал ее хрупкое тело к груди и заплакал навзрыд.

Они долго стояли обнявшись, пока де Брюс наконец не отстранился и не подвел кормилицу к двери. Он хотел провести старушку в ее покои, но она настояла на том, что дойдет сама. Он смотрел ей вслед — как она идет по слабо освещенному коридору, опираясь на посох. Исполненная достоинства.

Когда ее шаги затихли, он закрыл дверь и вновь подошел к окну. На небе появились первые звезды.

— Нет, этот отрезок моей жизни еще не завершился, — прошептал он, обращаясь к ночной тьме. — Я дал клятву. Каждый отпрыск семейства Вильгельмисов кровью заплатит за кровь де Брюсов.

Граф поспешно достал кинжал из ножен. Какое-то время он смотрел на клинок в мерцающем свете лампады, а потом закатил рукав и сделал над шрамами еще один надрез. Боль успокаивала, приносила облегчение, как и вид свежей теплой крови.

— Оттмар де Брюс всегда выполняет свои клятвы. И он обретет покой только после того, когда погибнет последний из Вильгельмисов.

* * *

Раймунд Магнус едва слышно застонал. Он задыхался и хрипел с самого утра. Грудь под белой рубашкой — по традиции именно так надлежало одевать умирающего — поднималась и опускалась, но дыхание не было мерным.

Мелисанда в отчаянии попыталась найти священника, который бы принял у Раймунда исповедь и соборовал его, но каждый, кому она протягивала дощечку с просьбой, качал головой и отворачивался. У священника церкви Священномученика Дионисия хотя бы хватило совести притвориться, что его ждут в доме богатого купца, но когда Мелисанда написала, чтобы он приходил к Раймунду потом, священник захлопнул дверь у нее перед носом. Мелисанда знала, что у палача нет права на мессу и погребение на освященной земле, но отказывать ему в последних таинствах было несправедливо. Разве палач не работал ради всех горожан? Во имя Господа? Почему же люди настолько неблагодарны, что позволяют ему умереть без Божьего благословения?

Уставшая, она вернулась домой и, чуть не плача, рассказала Раймунду о своей неудаче. Странно, но он ничуть не расстроился. Слабо улыбнувшись, отец погладил ее по щеке. Его слабые пальцы были сухими и тонкими, как осенние травы.

Вот уже несколько часов она сидела рядом с ним, вытирала ему лоб — на коже тут же снова проступал пот — и держала его за руку. Солнце только что скрылось за городской стеной, над домом сгущались сумерки. Мелисанда настороженно вслушивалась. Мастер Генрих должен был успеть попрощаться с другом. Неужели Господь настолько жесток, что лишит Раймунда этой милости?

Она перекрестилась и вновь повернулась к отцу. Каждый вдох, наполненный болью, приносил мучения и мог стать последним. Мускулы на его лице напряглись, в глазах отразилась паника, и он, словно утопающий, схватил Мелисанду за руку. Взгляд умирающего, казалось, остекленел. Девушка ободряюще сжала его ладонь и, заглянув ему в глаза, поняла, что отец ослеп.

— Я здесь, Раймунд Магнус. — Мелисанда вложила в эти слова все тепло, на которое была способна, хотя ее сердце леденело от страха. — Все будет хорошо.

Больше говорить было нечего, поэтому они ждали вместе, слушая затихающий шум города и не теряя надежды, что мастер Генрих все же придет.

Одна свеча почти догорела, и Мелисанда зажгла другую, когда у дома послышались шаги. В дверь тихо постучали.

— Мельхиор, Раймунд, это я, Генрих.

Мелисанда подбежала к двери и впустила мастера в дом. Затем она молча провела его в комнату Раймунда. Говорить ничего было нельзя. Несмотря на то что мастер Генрих был единственным другом Раймунда, Магнус так и не посвятил его в тайну Мелисанды. «Так для Генриха будет безопаснее, — объяснял Раймунд. — Если он ничего не знает, его не смогут обвинить в соучастии. И для тебя так безопаснее, Мелисанда. Чем меньше людей знают о тебе, тем меньше шансов у де Брюса выследить тебя. Не забывай об этом». Мелисанде хотелось поговорить с мудрым мастером, спросить его совета, излить ему душу, поделиться горем. Но она дала клятву Раймунду, и эта клятва сковала ее уста. Она хотела оставить мужчин наедине, но Раймунд протянул к ней руку.

Генрих испуганно повернулся к девушке:

— Он больше ничего не видит?

Мелисанда кивнула, и, хотя мастер Генрих поспешно отвернулся, она заметила слезы, блеснувшие в его глазах.

— Раймунд, друг мой, у меня сердце разрывается, когда я думаю о том, что должен попрощаться с вами.

Раймунд не шевельнулся, но и его слепые глаза наполнились слезами. Он почти задыхался. Отпустив ладонь Мелисанды, Магнус потянулся к Генриху. Тот понял его жест и сжал руку умирающего. Раймунд коснулся губами руки Генриха, а затем опустил ладонь друга на тонкие пальцы Мелисанды.

— Не волнуйтесь, Раймунд, друг мой. Я понял, о чем вы просите меня. Не сомневайтесь, я выполню вашу просьбу. Я присмотрю за вашим племянником. Мельхиор — умный и работящий паренек. Он пробьется в жизни и без вас. А если ему понадобится помощь, я буду рядом. Вы ведь всегда помогали мне, так что положитесь на меня.

Слезы ручьями лились по впалым щекам Раймунда. Мелисанда наклонилась и прижалась щекой к его щеке.

— Я думаю, уже пора, — тихо произнес мастер Генрих, глядя на затихшего Раймунда.

Мелисанда выпрямилась. Они вместе подняли исхудалое тело палача и осторожно уложили его на пол — считалось, что так легче найти путь в загробный мир. В отблесках свечи Раймунд, казалось, парил над полом, как сухой лист.

Мелисанда встала на колени рядом с мужчиной, когда-то заменившим ей отца. Девушке хотелось утешить Раймунда, сказать ему, чтобы он не тревожился за нее, но в присутствии мастера она не могла произнести ни слова. Мелисанда нежно погладила отца по щеке, а мастер Генрих взял его за руку и громко запел молитву. Когда он умолк, воцарилась торжественная тишина и только слышался слабый хрип Раймунда.

Мастер Генрих достал из сумки пузырек и вытащил пробку. Мелисанда удивленно уставилась на него.

Пивовар улыбнулся.

— Если рядом нет священника, то соборование должен провести любой добрый христианин, чтобы душа не заблудилась в мире мертвых. Так говорил Господь.