Он обдумывал другие пути...

Натаха прислала в письме вырезку из газеты об убийстве судьи Шпарковой. Лис всегда раньше уважал бабу Веру, потому что она влупливала изловленным им бандитам на полную катушку. И ему самому воткнула шесть лет без всяких скидок на прошлые заслуги, а ходатайство о проведении повторной экспертизы видеопленки назвала «милицейской штучкой»: «Вы бросьте здесь свои милицейские штучки!»

Все это не способствовало укреплению теплых чувств к Шпарковой, но, узнав об убийстве, Лис, во-первых, пожалел ее, а во-вторых, придумал, какую пользу можно извлечь из столь прискорбного факта.

Изощренный мозг мгновенно прокрутил план оперативной комбинации, перебрал возможные варианты, прикинул вероятность успеха каждого из них. Страх за свою собственную шкуру делает человека очень внимательным, добросовестным и неравнодушным. Исходя из этого, Лис и выстроил цепочку действий, следствием которых должен стать пересмотр приговора. Но ему необходимы помощники. Двое: теневой и официальный.

Мысленно перебрав картотеку теневых помощников, Лис остановился на Клопе. С официальными дело обстояло и проще, и сложнее. Проще потому, что имелась единственная кандидатура – Натаха. А сложнее оттого, что неизвестно – справится ли она с поручением.

«Должна все сделать как надо!» – успокоил Лис сам себя. Теперь надо было ждать длительного свидания. Причем совсем не с теми мыслями, с какими ждет его большинство зэков: за три дня нахариться на полгода вперед...

В предстоящей комбинации Натаха должна сыграть ключевую роль. Лис продумал, как он будет ее инструктировать, представил, как она станет выполнять его инструкции...

И постепенно от оперативной комбинации с участием Натахи перешел к мыслям о ней самой.

Они познакомились десять лет назад, когда Лис только начинал становиться Лисом. Молодого опера подучетный элемент не воспринимает всерьез, не запоминает его имени, отчества, поначалу даже фамилии. «Приходил сегодня этот из уголовки... – Который?.. – Да салажонок... – А-а-а...»

Уважение приходит постепенно, его надо завоевать и не слюнявыми разговорами «по душам», как в подцензурных книжках и фильмах, а конкретными действиями, обычно жесткими и болезненными для уголовного мира. Нет, блатной воспринимает добрые слова и человеческое отношение, но только после того, как ощутил твою силу.

Когда начинающий опер прострелил легкое грабителю, а потом пришел к нему в больницу: "Что ж ты, чудила на букву "м", на пулю напросился? Не хватило ума руки поднять?" – и оставил коробку дешевых леденцов, чтоб от курева, теперь запретного, легче отвыкать, тогда и пошла волна: "Коренев

– человек!" – «Какой такой Коренев?» – «Да новый парень из розыска...» – «А-а-а»...

Первый наставник будущего Лиса, впоследствии спившийся и умерший от цирроза, Ларченков учил так:

– Если один заскочил в притон, а там целая кодла и никто тебя не знает, осмотри каждую рожу и определи: кто главный. А потом подойди и дай ему в торец, хорошо дай, не стесняйся, чтобы с копыт слетел и кровянкой умылся... Тогда все – ты вожак! Что скажешь – все сделают, как овечки! А если начнешь представляться: «Я из милиции...» да ксивой махать – заколбасят и глазом не моргнут!

Много раз Коренев убеждался в справедливости этого наставления.

И еще учил Ларченков:

– Пока ты просто так по территории бегаешь, материалы исполняешь да дергаешь наугад то одного, то другого – ты им неинтересен. Они тебя персонально вообще не воспринимают – один из ментовки, и все. А вот когда ты каждого на крючок возьмешь, когда заставишь стучать друг на друга, когда каждый пердок их будешь знать – вот тогда они тебя и по имени-отчеству выучат, и если вообще «достанешь», то и прозвище дадут!

У самого Ларченкова кличка была Чума.

– Почему так прозвали? – допытывался стажер, но наставник пожимал плечами.

– Им видней. Присматривайся, может, поймешь...

Однажды Коренев действительно это понял. Стояла обычная августовская жара – тридцать семь в тени, сорок пять на солнце, он зашел в кабинет наставника, тот сосредоточенно отписывал очередной материал и время от времени, не отрываясь от бумаги, начинал сучить ногами, раскачиваясь из стороны в сторону, словно велогонщик, пошедший на обгон. Стол Ларченкова со всех сторон был обтянут старыми шинелями. У стажера мелькнула глупая мысль, что опер парит ноги, он даже представил тазик с кипятком под столом и действительно заметил выходящий из складок толстенного сукна пар. Но ни всплесков, ни струек разлившейся воды, а ведь дергал ногами тот прилично...

Заинтригованный Коренев обошел стол и увидел, что ноги Ларченков подогнул под стул, на них были надеты носки и босоножки, а пар исходит из задвинутого под шинели электрочайника. Он совсем потерялся в догадках, но в это время опер дописал бумагу, поздоровался с ним за руку и грубым голосом спросил:

– Ну что, сука, надумал?

Поскольку в кабинете, кроме них двоих, вроде бы никого не было, то стажер решил, что оперативник тяжело пьян и действует под влиянием галлюцинаций.

– Ладно, выпускай!..

Сдавленный голос глухо донесся из-под шинелей.

– То-то же!

Ларченков выдернул из розетки вилку чайника, отставил его в сторону и распахнул шинельную завесу.

Из импровизированной термической камеры вывалился насквозь мокрый мужик: мокрая одежда, мокрое лицо, мокрые волосы. Он жадно хватал ртом воздух.

– Вдвоем... с Генкой... Басовым... вещи... у матери... – с трудом выдавливал он по одному слову.

– Ну и отлично!

Ларченков сиял.

– Поедем на изъятие, – деловито бросил опер Кореневу.

– Чума и есть Чума, – пробормотал приходящий в себя мужик.

Будущий Лис нарабатывал авторитет постепенно. Раз вдвоем с внештатником он выехал по заявлению об ограблении на левом берегу Дона, в районе ресторана «Казачий курень». Потерпевший ждал в условленном месте, на перекрестке – напуганный парень лет двадцати двух.

– Трое, пошли к причалу... Часы сняли и двести рублей отняли...

Дело обычное. Коренев с внештатником побежали в указанном направлении и вскоре обнаружили грабителей в тянущейся вдоль реки роще. Никаких проблем не предвиделось, в те времена находилось немного охотников конфликтовать с милицией.

Но эти трое были борзыми урками с немалым преступным опытом и солидным тюремным стажем, к тому же изрядно поддатые.

– Ты кто такой? – спросил старший – хмурый, видавший виды мужик с оловянными глазами и татуировками на всех видимых частях тела.

– Лейтенант Коренев, уголовный розыск Центрального райотдела, – молодой офицер показал красную книжечку.

– Я такого опера не знаю, – медленно произнес татуированный. – Иди на хер!

Второй грабитель стоял вполоборота, разглядывая внештатника. Из заднего кармана брюк торчали синяя и малиновая обложки, ловким движением Коренев выхватил их – паспорт и военный билет, заглянул и сунул во внутренний карман пиджака.