Но вода оказалась довольно-таки холодной, так как бухта выходила прямо в открытый океан, и в этом году тёплое течение пошло, обогнув Японию. И холодным течением, выдавленным из ледовитого океана, охладило их пыл ныряльщиков. Вышли из воды и легли загорать на оставленное ими у самой кромки покрывало. Любуясь на удивительно синее море, словно бы на открытке, снятой с усилителем синего светофильтром. Подставив грудь солнцу.

— Я загораю без купальника, чтобы не осталось белых полосок на груди, — усмехнулась над ним Елена, — а вовсе не для того, чтобы ты на неё пялился!

И все проходившие мимо отдыхающие, выпучив глаза навыкат от удивления, именно пялились на её роскошную грудь. И посмотрев на Ганешу, отрицательно мотали головой. Мол, что ты своей девушке позволяешь?! Так что Ганешу уже через пять минут охватил испанский стыд, и он стал закрывать её высокомерно вздёрнутые носики сосков белыми ракушками:

— Ты разве не знала, что от солнечного света очень вероятен рак груди?

— Ой, да ладно врать! — усмехнулась Елена. Но не стала стряхивать ракушки. — Знала бы я, что тут уже успели построить базу отдыха, ни за что бы не согласилась сюда поехать. Надо было ехать в соседнюю бухту. «Окунёвая» чуть поменьше, поэтому отдыхающих там почти нет.

— Так поехали в «Окунёвую», чего тут сидеть?

— Что, всё бросим и поедем? — не поняла Елена его реакции. — Ты всегда такой реактивный?

— Всегда. Поехали! А то эти зеваки меня тут уже достали! — закатил Ганеша глаза. Так высоко, что протёр их линяло-голубой скатёркой неба, натянутого на круглую столешницу мироздания. Вздутостью центра своей противности явно давившей на шары и выдавливающей талую слезу, нерву в прогрессии и выход из себя на выхлопе эмоций. — Скоро они будут подходить и целовать по очереди твою грудь, словно поклоняясь ожившей статуе Золотой Богини!

— Нет. Давай сегодня погуляем тут, а в следующий раз поедем уже в «Окунёвую».

— Тогда пошли гулять! Чего сидеть?

И они направились прочь от базы отдыха «Триозёрье». По удивительно светлому пляжу в сторону белёсых валунов, громоздившихся в конце длинной дуги побережья, упиравшейся в зелень сопки.

И пока они шли по песку, омывая ступни в волнах, Ганеша понял, что Елена, как и Медуза Горгона, пытается убить его самооценку своим шикарным бюстом. Значит, понял он, нужно этим же её и унизить. Чтобы она считала это не своим достоинством, а недостатком. И перестала этим кичится. По крайней мере, на глазах у всех.

— Вещи вовсе не таковы, какими мы хотели бы их видеть. Для того чтобы извлечь из них максимум сиюминутной пользы для своего самолюбия. Ведь мы не должны себя ими утешать, приукрашиваться, — улыбнулся он, непроизвольно искоса глянув на её грудь, — если всё у нас и так нормально.

— В голове? — усмехнулась Елена, уловив его взгляд.

— Нам должно быть достаточно лишь самого необходимого. Без чего нам сейчас действительно нельзя обойтись! — подчеркнул он. — В текущий момент для осуществления данного вида деятельности. Одежда — это не более, чем роба. Просто, для каждого вида деятельности существует своя роба. Вот и всё. И чем грубее твоя одежда, тем полнее она призвана компенсировать твою невнимательность и неловкость. Выдавая твою грубость и неуклюжесть. Как модные теперь джинсы, — вспомнил он Вуячич. — Которые носят все, даже девушки, превращая себя в мужланов.

— Я, если честно, тоже так думаю, — призналась Елена. — Поэтому-то я и не могу понять, зачем в современном мире такое сумасшедшее разнообразие вещей? Обнажённое тело — это самое красивая вещь на свете! — расправила она плечи. — Правда?

— Все предметы в мире возникают при столкновении живых существ с миром, как разнообразные способы самостоятельного разрешения возникающих противоречий.

— В смысле? Это ты про то, что я загораю без купальника? Да в Европе все так делают! А некоторые так и вообще — голые. Мы с Ахиллом тут именно так и загорали. Просто, я не захотела тебя этим смущать, чтобы ты не решил, что я с тобой заигрываю.

— Ну, как бы объяснить попроще… — смутился Ганеша. — Например, при сопротивлении природным стихиям возникла идея одежды, как попытка перенять или даже отобрать её у мохнатых животных. Без которой в конкретной жизненной ситуации просто не обойтись! — снова подчеркнул он. — Ведь у каждого свой взгляд на жизнь и, как следствие, и сама жизнь.

— А то и — наоборот, — улыбнулась Елена. — Как у панков.

— Пока мы не осознаем подлинного смысла жизни! — усмехнулся над ней Ганеша. — Поэтому мы и приобретаем или даже изобретаем именно те вещи, которые, на наш взгляд, — скосил он глаза на её грудь, — в данной ситуации нам жизненно необходимы.

— Так, а в чём — подлинный — смысл жизни?

— Как это — в чём? — удивился Ганеша. — Хайдеггер давно уже ответил на этот наивный вопрос: «Смысл жизни в бытии. И не просто в бытии, а в становлении. Как активном действовании».

— То есть?

— Говоря по нормальному, в упорном становлении совершенным.

— Как это — совершенным, как бог?

— Для этого не обязательно быть богом. Достаточно стать богоподобным, — гордо расправил Аполлон плечи. — Но лично я считаю, что смысл жизни в том, чтобы уметь видеть красоту.

— Где? — не поняла Елена.

— Везде! Оглянись вокруг! «Триозёрье» — это самая шикарная бухта в мире! Её песок напоминает мне песок в Анапе, где я отдыхал в детстве. Посмотри, как тут красиво!

— Вот поэтому-то я тебя сюда и позвала, — улыбнулась Елена.

— Чтобы научится сознательно видеть красоту, тебе вначале придётся буквально заставлять себя воспринимать мир этетически. Потому что у тебя наверняка ещё нет соответствующе развитых отделов головного мозга, как у художников и поэтов. Но с каждым разом видеть мир прекрасным будет всё легче и приятнее.

— Даже тогда, когда мне снова станет плохо? — глянула она на шрамы.

— Достаточно будет просто взглянуть в окно, начать видеть красоту в знакомом пейзаже, который вдруг станет таким красивым, что твоё мироощущение тут же перевернётся! И ты станешь элементом более высшего, чем ты была до этого, общества!

— Истинной леди? — усмехнулась Елена и поняла, что он снова про купальник.

Наконец-то осознала, насколько ему рядом с ней неловко, и отбросила ступнёй с розовым педикюром пустую белую ракушку (его пустых претензий) обратно в воду (забвения).

— Как я выразил это в стихотворении, когда ранней весной шёл в темноте домой и вдруг увидел красоту в обычном клёне, на котором не было ещё ни одного листика:

«Чёрны злые клёны,

В каменном фантазме

Выгнулись всей сетью

В сумрачном оргазме!

— А вот здесь мы ставили палатку, — показала Елена на небольшую возвышенность